которые хорошие были, – все поменяны были. Дед после лагерей, в 1955-м – я тогда еще не родился, – отпахал по полной схеме. Отравил свой желудок».
Второй дед Сергея тоже не увидел, зато «бабушки, слава богу, долго прожили. Хорошая генетика у них. По маминой линии у бабушки был природный талант рассказывать сказки. За горло брали, – говорит Сергей далее. – Я чувствовал, она фантазирует по ходу. В сказки были вовлечены местные горы, южные леса, люди из местных станиц. [Была одна сказка] о местном богатыре, который воровал девочек. Нам было страшно интересно. Вторая бабушка – это кулак хозяйственности, четкости, домовитости, прижимистости… Жизнь, видимо, потрепала. В старости она понимала меня гораздо больше, чем родители».
«Дедушки, говорят, были, разумные, стрессоустойчивые», – вспоминает Сергей. Они и родители Сергея прошли все пытки ада сталинского, да еще «попали под военный период, такой сложный – отцу не пришлось учиться, потому что брата Дмитрия забрали, убили в войну».
Дружная семья к середине века вновь обустроилась на старом месте: в детстве Сергей «жил в достаточно обеспеченной семье: у нас дом свой, у каждого комната. У бабушки отдельный летний дом». И вновь в доме воцарился «культ образования в семье. Мама в школе работала. Всегда я чувствовал заботу… Мне всегда нравилось что-то познавать. Свобода».
Глосса о труженике
Хотя отец дому мало посвящал себя: для него работа – номер один. Он человек был заслуженный. Орденоносец. По полной схеме. Ему достались ордена все, но никогда не было политических пристрастий. Для героя соцтруда надо было стать членом партии! Он говорил: а зачем? Дома делал все из-под палки, что мать заставляла. Все время на работе.
В Краснодарском крае, где Сергей родился, «были поселки изгнанных армян, греков, немцев. Я жил в поселке между немцами, греки чуть подальше от нас – в основном было немецкое окружение». С одним из немцев судьба свела его надолго: «Меня поразило то, что он меня воспринимал без разницы в возрасте, мы с ним дружили до его смерти. Отец мой был руководителем местной МТС. И он его взял, чтобы была трудовая книжка, наверное – сейчас не буду врать – взял его ночным сторожем, – вспоминает Сергей. – И, по-моему, под женским именем [он] долгое время скрывался. Кляйс, может быть Александра Сергеевна. Он ночью только мог подрабатывать, потому что нужно было социализироваться».
Глосса о друге детства
Господи, когда же это было? В 1956-м я появился. Наверное, в 1964-м у него был свой небольшой бизнес обувной: ремонт, пошив, индпошив. Всегда справедливая цена: для детей – одна, для других – иная. Ведь это, по сути, бизнес его был. Он не работал, потому что официально они были из Казахстана репатриированы. Его родители… они были еще присланные Екатериной. Они все были в нашей категории – малый бизнес. Это производство кирпичей. Его дед занимался кирпичами. Я долго не понимал, почему бабушка про кирпич говорила цегла. Потому что цегл по-немецки – кирпич. Они были мелкими предпринимателями. Ремонт сеялок, веялок, всей техники, потому что россияне не были приспособлены к ремесленным делам. Все делали немцы. Они занимались маслобойными делами, копчением мяса. Свои фирмочки! Это были достаточно процветающие небольшие компании регионального уровня. Я помню, когда дом расширяли, покупали кирпич на тех фабриках, которые были заложены еще немцами. Поскольку наш первый дом был простроен из немецкого кирпича, то его когда разобрали, строители кирпич почистили и заново положили, ведь кирпич – номерной.
Поправлю Сергея: колонисты немецкие обживали Кубань лишь со второй половины позапрошлого века, но обживались всерьез и надолго. Историк Борис Виноградов пишет об этом так.
В период «коллективизации» такие профессии нужны были в главном месте отсидки целого народа – ГУЛАГе, и советская власть стала быстро раскулачивать немцев, а после Второй мировой для них наступило время суровых испытаний. «Боялись, что во время войны они перейдут на сторону немцев, – поясняет Сергей. – Их выселили, отобрали весь бизнес. Это, к сожалению, такая малоизвестная история. Они долго боялись репрессий. Очень интересно, что с людьми, которым они доверяли, они разговаривали на немецком. Я с ними говорил, изучал, когда в первый класс пошел – сразу на русском. Это предприниматели, труженики. Всегда в достатке. В скромном, протестантском. Все чисто, все накормлены. Дети лучшее по тем временам образование получали – университетское, кубанское аграрное, в то время лучшее в стране. Все великие академики-аграрники СССР были в сельхозе. Это была элита. Дети “получились”, стали руководителями, директорами колхозов и совхозов».
Вот, оказывается, кто много лет окружал Сергея – элита немецкая, пусть и провинциальная. Зато Петра Первого его наставник Франц Лефорт ввел в элиту заморскую – «в иноземное общество в немецкой слободе, где царь нашел полную непринужденность общения, противоположную русской старинной чопорности». «Там господствовал самый широкий разгул: пили вино до безобразия, плясали до упаду», – пишет великий русский историк Николай Костомаров и поясняет: «Петр пил без меры, но при своей необычайно крепкой натуре скоро протрезвлялся и принимался с большим жаром за работу, в то время как другие после подобного пира долго не могли оправиться»[240].
В отличие от самодержца, Сергей, переехавший с семьей в Анапу, загулами не увлекался, хотя рядом был винзавод. «Я жил на винзаводе до 16 лет. Это факт, – вспоминает он. – Мы с другом бросили выпивать где-то лет в 10–11. Завязали, потому что спортом активно начали заниматься. Иммунную систему мы укрепляли: всем детям давали сусло. Это стекающий сок после первого перемола…»
ПОСТ О ТОМ, ЧТО ИЗ СТЕКАЮЩЕГО СОКА ПОЛУЧАЕТСЯ ИЗУМИТЕЛЬНОЕ ВИНО
В портфеле лежали книги, тетради, бутерброд с колбасой и другие школьные принадлежности.
Вряд ли родители Сергея мучились вопросом: какой тип темперамента – холерик, сангвиник, флегматик, меланхолик – был у их ненаглядного сынули. И уж конечно знали, с кем, когда и в меру ли пьет он вино, лишь бы не с охломоном. Тем более что по истечении нежного возраста отправился он, как и все дети, в школу.
Глосса о родной школе
Школы были оснащены в то время! Сейчас – эта нищета духа! У нас в школе были химическая и физическая лаборатории, телескопы. Всего остального сколько угодно: подсобный сад и хозяйство для изучения ботаники… Это рядовая, полноценная, даже не городская школа. Уж не говоря о ресурсах. Нас обязывали профилироваться на получение профессии: ты будешь либо трактористом, либо токарем. Девушки получали что-то связанное с животноводством, птичничеством и растениеводством. Я вышел с удостоверением тракториста 3-го класса. В школе имелся свой парк, навес и сельхозтехника. Был даже отдельный гараж для школы. Это просто по поводу инвестиций в образование, которые школы получали тогда. Просто земля и небо! Уж не говоря об учителях, с которыми все здоровались, и старики здоровались. Уважение было такое…
«Было два человека, я бы их поставил в ранг мотиваторов, – вспоминает Сергей. – В годы юности очень много уделялось внимания физической культуре. Были школьные зарядки. Вся школа утром строилась. Я обожал это дело проводить». Кто эти мотиваторы, Сергей не поясняет. Хотя из контекста ясно, что это учителя физкультуры, которую он страстно любил.
Глосса о мотиваторах
Один человек все время мне ставил перспективы, и причем очень сильно замахивался! Четвертый, пятый, шестой класс… и он говорил: как будет замечательно, ты профессор, заведующий кафедрой в университете! Он, человек меньшей культуры, но совершенно какая-то интуиция… Я спортом занимался, получил первый разряд в волейболе. Он говорил: бросай, стремись туда, вот к этим параметрам. Я думал: ну фантазирует! Когда уже доцентом стал, вспомнил, что линия была прочерчена. К сожалению, теперь уже покойный Анатолий Дмитриевич Редько.
А второй интеллектуальный преподаватель давал некие жизненные установки. Не относительно карьеры. Некие правила поведения. Они были друзьями, но перпендикулярно. Они не ожидали от меня по спорту ничего. Совершенно понятно было, что это для меня промежуточное увлечение. Вот эти два мужчины-физкультурника.
«Задавая вертикаль, я бы не сказал, что отличался большими морально-этическими ценностями
