представления принцу Алексею, а потом приехала вечером, на бал.
Здание было просто огромное, настоящий дворец посреди города. В нем, вне всяких сомнений, мириады комнат, в каждой из которых можно спрятать человека. Возможно, она в крыле, отведенном для слуг. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить комнаты для слуг в Ридланд–хаузе. Есть ли там на потолке лепнина? А дверные ручки там того же качества, что и в остальной части дома?
Никак не вспомнить.
Проклятье. Почему она не помнит? Разве она не должна это знать?
Она посмотрела на дальнюю стену. Там было одно окно, плотно завешенное бархатными шторами. Темно–красными? Темно–синими? Не понять. Ночь обесцветила все вокруг. Комната освещалась только лунным светом, сочившимся сквозь полукруглую верхушку окна над занавешенным прямоугольником.
Она замерла. Это что–то напоминает.
Она подумала, что хорошо бы выглянуть в окно, если ей удастся встать с постели. Это будет нелегко. У нее так туго связаны лодыжки, что она вряд ли сможет делать даже самые крошечные шажки. И еще, она раньше даже не представляла себе, насколько сложно сохранять равновесие со связанными за спиной руками.
Не говоря уж о том, что все надо проделать тихо. Если похититель войдет и обнаружит, что она выбралась из кровати, произойдет нечто ужасное. Очень осторожно и
Окно. Почему оно кажется таким знакомым?
Наверное, потому что это
Она достигла своей цели, осторожно наклонилась вперед, пытаясь головой отодвинуть занавески. Она начала щекой, потом, создав узкую щель, просунула в нее лицо и попыталась зацепить край занавески носом. С четвертой попытки ей, наконец, это удалось, пришлось удерживать занавеску плечом, чтобы она не вернулась на место.
Она уперлась лбом в стекло и увидела… ничего. Только пар от собственного дыхания. Она слегка передвинула голову в сторону и щекой стерла со стекла пятно. Потом снова повернула лицо к стеклу и затаила дыхание.
И все же видно было немного. Она всего лишь убедилась, что находится довольно высоко, на пятом, или шестом этаже. Ей были видны крыши соседних домов, и все.
Луна. Еще она видела луну.
В другой комнате, там, где она занималась любовью с Гарри, она тоже видела луну. Через верхний полукруг окна.
Верхний полукруг окна!
Аккуратно, чтобы не упасть, она отклонилась назад. Это окно тоже венчает полукруг. Само по себе это значит
Она все еще в резиденции посла. Возможно, конечно, что ее перенесли в другое здание с такими же узорами на окнах, но маловероятно, не так ли?
А у посла вместительная резиденция. Почти дворец. Не в самом центре Лондона, в дальней части Кенсингтона, где больше места для таких огромных зданий.
Она снова приблизилась к окну и подцепила головой занавеску, на этот раз – с первой попытки. Она приложила к стеклу ухо, чтобы услышать… хоть что–то. Музыку? Голоса? Хоть что–то же должно раздаваться, если в том же здании проводится шумный прием?
А может, это вовсе
И тут она услышала шаги. Сердце подпрыгнуло у нее в груди, и она полускользнула, полускакнула обратно в кровать, плюхнувшись на нее как раз, когда в замке повернулся ключ.
Как только дверь открылась, Оливия начала брыкаться. Чтобы вошедший не начал задумываться, отчего она так тяжело дышит.
– Я ведь настоятельно советовал тебе этого не делать, – укорил ее похититель. Он принес поднос с чайником и двумя чашками. Оливия почувствовала, как по комнате разливается аромат чая. Божественный запах.
– Я очень благородный, правда? – спросил он, слегка приподнимая поднос и ставя его на столик. – Мне и самому случалось носить кляп во рту. – Он указал на ее собственный. – Он ужасно сушит рот.
Оливия, не отрываясь, смотрела на него. Как, скажите на милость, она должна отвечать? В буквальном смысле,
– Я выну его, чтобы вы выпили немного чаю, – сказал он. – Но вы должны обещать вести себя тихо. Один звук чуть громче шепота, и мне придется снова лишить вас сознания.
Глаза у нее расширились.
Он пожал плечами.
– Это довольно просто. Один раз у меня уже получилось, и неплохо, должен заметить. У вас даже голова не болит, правда?
Оливия моргнула. У нее действительно
– Так вы будете вести себя тихо?
Оливия кивнула. Она отчаянно хотела, чтобы он вытащил кляп. А вдруг, если она сможет говорить, ей удастся убедить его, что это ошибка.
– Только никакого героизма, – предостерег он, но глаза его смотрели несколько насмешливо, будто он не мог себе представить, что она, паче чаяния, поведет себя подобным образом.
Она помотала головой, пытаясь при этом придать выражению глаз как можно больше искренности. До того, как он вынет кляп, она может общаться только взглядом.
Он наклонился, вытянул руки, потом замер и отпрянул.
– Думаю, чай уже заварился, – заметил он. – Мы же не хотим, чтобы он пере… как это будет?
Да он русский! По этой самой фразе – «
– Что за глупость с моей стороны, – произнес он, разливая чай. – Вы же не можете ответить.
Наконец он подошел к ней и вынул кляп.
Оливия закашлялась, прошло некоторое время, пока ее рот не увлажнился настолько, что она смогла говорить. Но как только к ней вернулся дар речи, она прямо посмотрела на похитителя и произнесла:
– Перестоял.
– Простите?
– Чай. Мы же не хотим, чтобы он перестоял.
– Перестоял, – он повторил слово, будто пробуя его на язык и проговаривая в мозгу. Потом одобрительно кивнул и протянул ей чашку.
Она скривилась и слегка пожала плечами. Как, интересно, она сможет ее взять? Руки–то у нее все еще связаны за спиной.
Он улыбнулся, и улыбка не была ни жестокой, ни снисходительной. Просто… сочувственной.
У Оливии зародилась надежда. Крохотная, но все же…
– Боюсь, я не доверяю вам настолько, чтобы развязать руки, – сказал он.
– Обещаю, я не стану…
– Не давайте обещаний, которых не сможете выполнить, леди Оливия.
Она открыла рот, чтобы возразить, но он перебил ее:
– Нет, я не думаю, что вы станете сознательно врать мне, но если вы увидите нечто, что сочтете шансом, то не сможете пройти мимо и совершите что–нибудь неразумное, мне же в этом случае придется сделать вам больно.
