Порочестер окучивал свою пассию. Что ж, это было вполне справедливо. И не могу сказать, чтоб сильно меня огорчало.
Но чёрт её знает, эту Лену, она вроде бы даже скучала по нему. Во всяком случае, как-то раз я застал её за ноутбуком — она очень внимательно, периодически нажимая на паузу, просматривала тот давешний выпуск телешоу. То ли пыталась рассмотреть будущую соперницу, то ли просто грустила по отъехавшему другу.
— Нет, ты посмотри, — сказала она, живо обернувшись ко мне, — наш-то какой всё-таки молодец! Я и не представляла, что он может так выглядеть!
Это было правдой. Стилисты постарались на славу: не знаю, как они это сделали — то ли гелем его патлы обмазали, то ли загримировали, то ли ещё что, — но наш старый добрый Порочестер из неопрятного коротконогого жлоба, каким мы привыкли его видеть, превратился в эдакого загадочно-экзотического мэна — которому все его недостатки только придавали шарма. Пресловутый розовый костюм сыграл тут не последнюю роль, — я даже возгордился, ещё раз убедившись в точности своего попадания. Ну, а уж держаться-то перед камерами наш Порочестер умел всегда. Это при личном контакте на него нападала парализующая застенчивость, а так-то он был человеком публичным по своей сути и на любой сцене чувствовал себя как рыба в воде.
Чувства юмора ему тоже было не занимать стать. Словом, это было точное визуальное воплощение того демонического персонажа, который некогда блистал своим брутальным обаянием на «Златоперье». (Помнится, когда мы смотрели выпуск в первый раз, Елена даже перекрестилась.)
— А эта Алла… Нет, ну ты скажи, скажи? Как по-твоему — красивая она или нет? Красивее меня?..
Я мялся, отшучивался, пожимал плечами. Что и говорить: чисто внешне, если судить по экранному образу, Алла вроде бы и впрямь была ничего себе — стройная, с тонкими, благородными чертами лица, миндалевидным разрезом зелёных глаз и вьющимися волосами — не слишком старательно мелированными, но это Бог с ним. Да и стилисты с Первого канала кого угодно превратят в роскошную леди (на передаче Аллину куафюру очень удачно закололи сбоку, чем однозначно спасли унылую симметрию её недлинного лилового платья).
И вместе с тем что-то в ней было не то… С самого начала она вызвала у меня ощущение лёгкой затхлости, старообразности, даже через монитор от неё как будто доносился запах старой бабушкиной пудры («как её только на передачу допустили», заметила Елена, поморщившись). Чем было вызвано это чувство — я так и не понял. Лицо у неё было чистое, ухоженное, ничто в нём не выдавало её возраста, кроме лёгких морщинок у глаз, впрочем, довольно милых. Но… то ли манера близоруко щуриться у неё была неприятная, то ли пластика тела (она слегка горбилась и эдак смущённо двигала локотками), то ли интонации… В общем, после примерно десятого просмотра мы дружно признали, что Порочестер, не будь дураком, выбрал беспроигрышный вариант.
А с ним тем временем явно происходило что-то неладное! Каждая неделя приносила всё новые сюрпризы, подтверждающие мою догадку.
В один прекрасный вечер, как всегда, подъехав к его учреждению, я терпеливо дожидался его добрых полчаса, но, когда, наконец, тяжёлые меднорукие двери его помпезного подъезда со скрипом растворились и выпустили свою жертву — от неожиданности остолбенел. В моём друге что-то кардинально и безоговорочно изменилось — и самое неприятное, что я никак не мог понять, что именно. Лишь через две страшных секунды ступора, пока он суетливо сбегал вниз по плавной лестнице, до меня дошло… и я, не сдержавшись, грязно выругался, хотя обычно терпеть не могу мата.
Он… постригся! Да-да! Седоватые патлы, пусть и не всегда опрятные, но тем не менее придававшие Порочестеру определённый шарм, бесследно исчезли! — а вместо них его крупную большеухую голову с высокими залысинами обрамил аккуратный ёжик. Хорошо ещё, что у нашего друга оказалась красивая благородная форма черепа. Новая причёска неожиданно изменила выражение лица, сделав его по-новому внушительным, строгим и даже пугающим, и лишь когда Порочестер, пойдя пятнами, нервно спросил: — Что, не нравится?.. — я узнал своего друга и немного успокоился. Всю дорогу до дома я, однако, хранил скупое молчание; когда мы приехали и нам навстречу выбежала Елена, то восторженно всплеснула руками и тонким голосом заойкала: «Ой, какая прелесть!» — но я, за секунду до первого «ой» успев поймать промелькнувший на её лице ужас, злорадно подумал, что нынче ночью она, пожалуй, не отодвинет защёлку, сославшись на какое-нибудь внезапное женское недомогание.
Впрочем, было под большим сомнением, что Порочестер в эту дверь вообще когда-либо ещё постучится. Вчера, праздно заглянув на его златоперьевскую страничку, где довольно давно не бывал, я увидел, что там появился новый портрет Порочестера — из лучших его снимков: в белой шляпе и с нежно- палевой розой, прижатой к чувственным толстым ноздрям. Пародии тоже исчезли; вместо них я увидел одно (пока одно!) стихотворение в «любовной» рубрике, написанное, судя по дате, несколько дней назад: «Кто сочинил тебя?» Не сдержав любопытства, я кликнул по заголовку — и первым, что увидел, была огромная фотография Аллы (в её лице было что-то кошачье и одновременно козье), явно взятая с сайта оприходованной ими передачи. Чуть ниже был текст:
Под стихотворением уже стояло несколько восторженных отзывов от любящих, но, к счастью, неревнивых поклонниц. Становиться в очередь я не стал — и попросту закрыл страницу, тихо покачивая головой. Сомнений больше не оставалось: наш развратный, неразборчивый в средствах и связях друг
