решала проблемы мгновенно. Она не допускала государственного распада и ничего прочего, и именно поэтому она и осталась Французской буржуазной революцией, решившей исторические задачи. Когда вместо этого сетуют на то, что не хватало времени, что проблемы были слишком трудные, то самое это нытье очень отражает февралистский климат. Не можешь — слезай! Если нет возможности решить исторические проблемы — не суйся во власть! Потому, что когда ты суешься и не решаешь проблемы, то ты хуже, хуже, чем преступник.
Сванидзе: Пожалуйста, вопрос свидетелю.
Кургинян: Теперь у меня возникает в этой связи вопрос — скажите, готовы ли Вы как интеллектуал и профессионал, сравнить Французскую революцию и ее лидеров, посмотрите на эти лица, Робеспьер, Дантон, Марат, Мирабо, Сен-Жюст, все они и другие, сравните их с лицами Керенского, князя Львова и всех прочих? И сравнить и исторические результаты — у Французской революции не было времени? И скажите, вообще понятие «кредит доверия», «лимит исторического времени» для Вас существуют или нет? Да или нет?
Сванидзе: Прошу прощения, Сергей Ервандович, извините. Значит, во-первых, краткая справка по Великой Французской революции. Сначала всем отрубили головы, потом все кончилось Наполеоном Бонапартом. Я бы сейчас не рекомендовал уходить столь далеко в историю. Мы так очень далеко уйдем.
Кургинян: Данная справка по Французской революции является, так сказать, тенденциозным извращением сути дела.
Сванидзе: Я не, я не прав? Разве кончилось не так?
Кургинян: Так не разговаривают об истории. И Вы прекрасно это понимаете как историк.
Сванидзе: Так, давайте…Я предлагаю вернуться к Февральской революции. Прошу Вас.
Кургинян: Теперь я спрашиваю о простой вещи, абсолютно доступной в интеллектуальных дискуссиях. Когда господин Млечин адресуется к коллективизации или всему прочему, то ему можно, его никто не прерывает. Но когда я адресуюсь к Французской революции…
Сванидзе: Но согласитесь, что
Кургинян: …меня прерывают тут же.
Сванидзе: Сергей Ервандович…
Кургинян: Так Вы считаете вопрос некорректным?
Сванидзе: Секунду, Сергей Ервандович, послушайте меня. Согласитесь, что коллективизация к Декрету о земле имеет больше отношения, чем Французская революция ХVIII века к Февральской революции в России в 1917 году? Согласитесь?
Кургинян: Николай Карлович…
Сванидзе: Поэтому, давайте продолжим.
Кургинян: Нет, Вы спросили меня. Вы задали мне вопрос.
Сванидзе: Задавайте вопрос, пожалуйста.
Кургинян: Вы задали мне вопрос?
Сванидзе: Нет, я Вам не задаю вопрос.
Кургинян: А это что такое тогда?
Сванидзе: Это не вопрос.
Кургинян: А что это?
Сванидзе: Это замечание суда. Прошу Вас, продолжайте дискуссию.
Кургинян: Нет, я Вам сейчас отвечу. Либо Вы мне заткнете рот, либо я отвечаю.
Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам не нужно мне отвечать, я Вам не задаю вопрос. Поэтому мне не нужен ответ. Я Вас прошу задавать вопрос свидетелю.
Кургинян: Нет. Вам не нужен, а мне нужен. Вы мне запрещаете его дать?
Сванидзе: Хорошо, ответьте.
Кургинян: Так вот я Вам отвечаю.
Сванидзе: Я слушаю.
Кургинян: С моей точки зрения, Французская революция с точки зрения политического института лидерства и исторической компаративистики имеет такое же отношение к Февральской революции, и даже большее, чем сравнение колхозов и реформы земли в 1917 году. Это моя точка зрения и она ничем не отличается от Вашей.
Теперь дальше.
Сванидзе: Я прошу употреблять слова, которые понятны аудитории.
Кургинян: Компаративистика есть историческое сравнение эпох. Я адресуюсь здесь к историкам, которые понимают, о чем я говорю.
Сванидзе: Но нас слушают многомиллионная аудитория, поэтому…
Кургинян:
Сванидзе: …если можно, употребляя сложные слова, поясняйте.
Кургинян: …я хочу спросить Вас — Вы понимаете, что мой вопрос более чем правомочен? Вы вправе на него не отвечать, но тогда Вы должны сказать, что вопрос некорректен и объяснить почему.
Сванидзе: Александр Сергеевич, прошу Вас.
Кургинян: Александр Сергеевич Сенин.
Сенин: Я Вам могу очень много рассказать, как Керенский дирижировал и все пели Марсельезу, понимаете? И как решили сохранить трехцветный флаг бывшей Российской империи, потому что он похож на Францию. Дело ведь сейчас в другом, совсем в другом. Чем Вам не нравится лицо Павла Николаевича Милюкова, допустим? Или Александра Ивановича Гучкова? Ну, понимаете, зачем уж мы так будем сравнивать события?
Кургинян: Вы меня спрашиваете?
Сенин: Я отвечаю.
Сванидзе: Это риторический вопрос.
Сенин: Понимаете, да? Допустим, это риторический вопрос. Я еще раз хочу сказать, что вначале, вначале, были одни представления, да, и у кадетов — конституционна монархия по британскому образцу — все это так. События стали очень сильно меняться. И лучшие кадетские юристы, которые готовили и Положение о выборах в Учредительное собрание, и готовили законодательные проекты к будущему Учредительному собранию, так?
Сванидзе: Добавляю ее 10 секунд.
Сенин: Они в результате пришли к чему? К президентской власти, к сильной президентской власти президента, которого должно было избрать Учредительное собрание. А я потом сравнил их проект с основными законами Российской империи — один к одному.
Кургинян: Время, время, время.
Сенин: Понимаете, это октябрь. Они должны были как раз 25 октября в своем кругу обсуждать этот проект. Он был написан и был опубликован. Понимаете? Что изменилось за эти 7–8 месяцев? Сильная президентская, почти монархическая власть. Те же самые люди.
Кургинян: Тут важно сказать. Изменилось то, что одни сделали — французы, а другие мечтали — февралисты. Вот и все.
Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Кургинян: Пожалуйста, выведите доказательство.
Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.
Материалы по делу.
