к нему, разнообразные вопросы. Тем не менее, эта позиция есть, и она Вами зафиксирована.
Овчинский: Есть другие свидетельские показания. Самое главное не в этом. Самое главное в том, что еще была вброшена такая идеологема в общество, что действующая Конституция — это кусок туалетной бумаги. Сказала это не кто иной, как Елена Боннер. И этот тезис был подхвачен всей нашей либеральной общественностью.
Сванидзе: Я хочу уточнить просто то, что вы сказали в связи с Еленой Георгиевной Боннер. Уточнить и напомнить всем присутствующим. Конечно, выражение резкое крайне, но Елена Георгиевна Боннер — вдова академика Сахарова. Имелось в виду, что действующая Конституция — советская конституция, брежневская конституция. Именно из этого исходила, видимо, Елена Георгиевна, когда употребила столь резкое выражение. Это мое предположение.
Кургинян: Николай Карлович, давайте на этом предположении только скажем, что ее супруг стоял вот с таким плакатом, и вся страна это видела, и говорил «Вся власть Советам!» Имелись в виду эти Советы.
Сванидзе: Исторические обстоятельства меняются.
Кургинян: Вы это помните? Я могу показать это.
Овчинский: Верховный Совет СССР.
Кургинян: И еще. Зачем мы все… Вы просто вспомнили, а это все у нас горячо на сердце…
Сванидзе: Конечно.
Кургинян: Зачем мы все крутимся вокруг мемуаров, когда мы занимали политическое положение в то время, и мы знаем, что в марте была первая попытка ельцинского переворота, что до октябрьской попытки была мартовская…
Сванидзе: Вот…вот…
Кургинян: И мы все это знаем. Зачем нам Коржаков?
Сванидзе: Сергей Ервандович, с чем я абсолютно согласен: действительно, зачем мы вертимся вокруг мемуаров, когда здесь, с обеих сторон, и по правую, и по левую руку от меня, сидят люди, которые активно участвовали на разных сторонах в тех событиях.
Млечин: Теперь наша очередь допросить свидетеля обвинения…
Сванидзе: Я согласен.
Румянцев: Можно минуту для дополнения ответа. О том, что мы защищали якобы советскую Конституцию. Я еще раз повторяю: была неразрывная связь избирателя и власти, и мы, начиная с 90-го по 93-ий год, инкорпорировали, внедрили в ту самую бывшую советскую Конституцию 78-го года все необходимые разделы из проекта Конституции о правах человека, о механизмах власти, о федерализме, о разграничении властей…
Сванидзе: То есть, Олег Германович, Вы хотите сказать, что вы предельно обновили…
Румянцев: …предельно обновили…
Сванидзе: …эту советскую Конституцию и приблизили ее к реальности…
Румянцев: …предельно обновили, поэтому нельзя ни в коем случае фальсифицировать. Это факт…
Сванидзе: Я понял Вас. Спасибо.
Румянцев: Это была новая Конституция уже демократической России.
Сванидзе: Спасибо, Олег Германович. Вопросы… вопросы защиты к свидетелям обвинения.
Млечин: Владимир Семенович, я запамятовал, или Вы не сказали. Вы были помощником заместителя министра кого?
Овчинский: Абрамова Евгения Александровича. Не Дунаева, который перешел на сторону…
Млечин: Я Вас не спрашивал про Дунаева, у Вас, видимо, что-то с ним связано, поэтому Вы о нем заговорили, я Вас не спрашивал об этом. То есть Вы находились там, в Министерстве Внутренних Дел,
Овчинский: Я находился там.
Млечин: Вы были свидетелем, да?
Овчинский: Мало того, я Вам могу сказать…
Млечин: Извините, Вы можете ответить на вопрос: Вы были свидетелем происходивших событий?
Овчинский: Да, да.
Млечин: Тогда мы можем без мемуаров, просто из Вашего личного опыта. Вы получали — Вы, Ваши коллеги, Ваш начальник — указания из администрации президента приготовиться к силовому решению вопроса, к разгону парламента, к пуску удушающих газов? Вы — Министерство Внутренних Дел?
Овчинский: Нет, конечно. Я об этом силовом варианте узнал, я и сказал, только из мемуаров Коржакова. Я подчеркнул это…
Млечин: Я прошу прощенья, Владимир Семенович, могу ли я уточнить Ваш ответ? То есть Вы, работая в тот момент в Министерстве Внутренних Дел, которое и должно было бы исполнять эти указания, не получали таких указаний о силовом решении вопроса, о разгоне парламента, об использовании удушающих газов, а узнали об этом спустя много лет, прочитав интереснейшую книгу господина Коржакова. Да или нет?
Овчинский: Абсолютно правильно.
Млечин: Я Вас благодарю. Скажите, пожалуйста, вот Вы тогда, когда работали, Вы чувствовали, что вот из администрации идет на вас давление: давайте что-то с депутатами сделаем, как- нибудь уничтожим их, придушим? Вы чувствовали это?
Овчинский: Нет.
Млечин: В коридорах говорили, в буфетах говорили это?
Овчинский: Нет. Ни в коем случае. Объясняю Вам ситуацию: мы все были уверены, все в центральном аппарате МВД были уверены, что это закончится мирным путем, путем договоров. И мы были уверены, что…даже мысли не было, что это окончится той трагедией, которой это окончилось. И если вы хотите знать ситуацию, то когда по тревоге в ночь с 3-го на 4-е октября Виктор Федорович Ерин поднял личный состав центрального аппарата, то в здании…
Сванидзе: Напомню, что Виктор Федорович Ерин был министром внутренних дел.
Овчинский: Да. В здание на Житной пришла далеко не большая часть сотрудников. Я был среди тех, кто пришел, потому что я считал, что моя гражданская обязанность офицера сделать все, чтобы меньше крови пролилось на улицах Москвы и в стране.
Сванидзе: Спасибо, Владимир Семенович. Спасибо.
Млечин: Ваша Честь, позвольте, я просто резюмирую с благодарностью, что свидетель подтвердил нашу позицию, что из администрации президента до самого момента не поступало никаких указаний на силовое решение проблемы. Импульсов таких не было, и приказов таких не было, и решений таких не было.
Сванидзе: Спасибо. Свидетель со стороны защиты, прошу Вас.
Млечин: Сергей Александрович, ну, почему же все-таки Ельцин пошел на то, что попросил этот парламент разойтись, объявил новые выборы и предложил новый текст Конституции, который был принят на референдуме? Зачем он это все-таки сделал? Давайте мы ответим на этот главный вопрос.
Филатов: Дело в том, что есть одна проблема. В этой Конституции, я уже говорил об этом, она как бы давала двоевластие в стране, потому что Съезд народных депутатов мог объявить импичмент, у президента не было права распустить парламент. Съезд народных депутатов мог правительство в отставку послать, мог назначить его. У президента такой власти не было. Съезд народных депутатов мог объявить референдум, чего не мог сделать президент…
