Валерия Вербинина
Леди и одинокий стрелок
Часть I
Не стреляйте в пианиста
1
Ручаюсь, ни одному рассказчику не доводилось начинать свой рассказ в столь неудобном положении. Мою шею охватывала веревочная петля, руки были связаны за спиной, а кончиками пальцев ног я что было сил пытался удержаться на гребне скользкого серого камня, явно не предназначенного для балетных упражнений. Другой конец веревки был закреплен на ветке толщиной этак с талию сенаторской жены, которая не склонна морить себя голодом. Думаю, если бы на этой ветке подвесили еще с десяток бедолаг вроде меня, она бы и то не треснула, и мысленно я уже видел сонм приветливо плещущих крыльями ангелов, готовых отконвоировать меня туда, откуда никто не возвращается. Кое-как мне удавалось еще сохранить равновесие на этом треклятом камне, но я чувствовал, как петля все туже стягивается у меня на глотке, и отчаянно ловил воздух ртом. Со стороны, наверное, это могло выглядеть смешно, и мои палачи отнюдь не скрывали, что веселятся от души. Жаль, что я не мог посмеяться вместе с ними.
А ведь, казалось, все так хорошо начиналось!
Я приехал в Ларедо вскоре после Нового года. Ларедо – это заштатный техасский городок, расположенный аккурат на самой границе. До Мексики отсюда рукой подать, и оттого в городе всегда обретается пропасть народу, питающего слабость к переездам, как то: шулера, бандиты всех мастей, воры и скупщики краденого, конокрады и прочие милые люди. Нет только сутенеров, и то лишь потому, что монополия на местных шлюх давно уже принадлежит некоему Игнасио Санчесу. Он является хозяином трех игорных домов и лучшего борделя во всем штате Техас, образцового заведения, чья слава гремит от Восточного побережья до Западного, не минуя даже Аляску на севере. Кроме шлюх, Санчес содержит местную полицию, судью, мэра и собственного сына Франсиско, который обходится дороже всех прочих, вместе взятых. Слово сеньора Санчеса – закон, и благодаря ему Ларедо считается территорией, свободной от глупых условностей всех остальных законов. К преступникам он относится снисходительно и редко выдает их, и не один бандит, успевший вовремя перебраться через реку Рио-Гранде на мексиканскую сторону, обязан жизнью хозяину борделя. Все это я знал о нем понаслышке и теперь решил, что настало время познакомиться нам лично.
Кстати, я еще не представился сам – Риджуэй Стил, к вашим услугам. Вряд ли вы читали обо мне в газетах – я не фигурирую ни в светской хронике, ни в объявлениях «Разыскивается полицией». Насколько я понимаю, я вообще ничем не знаменит. Ремесло у меня тихое и, можно сказать, почтенное: я профессиональный игрок в покер, фараон,
Я медленно ехал по главной улице, сдвинув шляпу на затылок и от нечего делать разглядывая прохожих. Стояла погода, обычная для этих краев – что-то около 70 градусов [1], сухая мелкая пыль клубами поднималась из-под копыт моего коня, и я почувствовал, что мне не хватает океана, его убаюкивающей лазоревой шири. Городок казался словно вымершим. Мне попались на глаза скрюченная в три погибели старуха, чья кожа напоминала печеное яблоко, двое смуглокожих, черноволосых сеньорит (одна с изумительной длины ресницами), кабальеро, который небрежно курил сигару под навесом, привалившись плечом к столбу, и мальчик-калека без ног, сидевший в тени возле церкви с деревянной чашкой для монет и смотревший перед собой отчужденным, горделивым взором, плохо вязавшимся с его ремеслом попрошайки. Я спросил у него по-испански, какая гостиница в городе лучшая. Мальчик едва повернул голову в мою сторону, но все же ответил: лучшая гостиница – «Мул и бочонок», и находится она на той же улице, через четыре дома. Я протянул ему монету, которая исчезла в его пальцах так быстро, что я подумал даже, не пригрезилось ли мне, что я только что держал ее в руках. Заглянув в чашку нищего, я заметил, что она пуста.
– Ладно, – уронил я небрежно, – а как тут в смысле игры?
Мальчик подтвердил то, что я уже знал: самые солидные игорные дома принадлежат Санчесу, и вход туда открыт любому, но за порядком следят строго, и если ты попался на плутовстве или отказался уплатить проигрыш, могут быть серьезные неприятности.
– Только сегодня дома вряд ли откроются, – сказал мальчик, глядя на меня исподлобья.
– Это почему? – спросил я.
На сей раз калека все же удосужился посмотреть мне в лицо.
– Вы друг сеньора Санчеса?
– Я даже не знаю его.
– У него произошло несчастье.
Я насторожился.
– Несчастье? Что за несчастье?
– Его сын Франсиско умер этим утром. Вот такие дела.
Не скажу, чтобы я был очень опечален этой смертью, но я определенно подумал, что мне везет, как всегда. Мой ангел-хранитель в очередной раз показал мне фигу.
– Мне очень жаль, – сказал я все же. Из чистого приличия. Кроме того, я не сомневался, что в таких городках, как Ларедо, каждое слово становится известно окружающим и незамедлительно доводится до сведения кого следует. Я не исключал того, что Санчес будет знать о моем прибытии еще до того, как я явлюсь в гостиницу, и поэтому следовало быть особенно осторожным в выборе выражений. – Представляю, как это должно быть неприятно… Отчего он умер?
У калеки вырвался озорной смешок. Его глаза сверкнули.
– Его убили, – коротко отозвался он. – Всадили ему пулю в живот, представляете? Подыхая, он скулил, как собака. Он не хотел умирать, но все-таки умер. Сеньор Санчес – богатый человек, но даже он не смог выкупить у бога душу своего сына.
И вновь последовал смешок. Честное слово, я слегка опешил.
– Похоже, ты его не слишком любил, – заметил я.
– Еще бы, – коротко ответил калека, и в черных глазах его вновь сверкнула, как лунный свет на лезвии ножа, неугасимая ненависть. – Ведь это из-за него я стал тем, что я есть.
Я поглядел на обрубки, торчащие вместо ног. Да, этот мальчик определенно имел право ненавидеть того, кто сотворил с ним такое.
– Он ехал на лошади, – пояснил мой собеседник, дернувшись всем телом. Рот его жалобно покривился. – И проехал прямо по мне. На полном скаку. – Мальчик улыбнулся злой, совсем взрослой улыбкой. – А теперь я увижу, как его будут хоронить. Хорошо, что он сдох.
Как и все страдающие люди, этот ребенок и ненавидел свою боль, и лелеял ее. Последнее слово он произнес с особым удовольствием.
– Я думал, Санчес – хозяин города, – заметил я осторожно. – Как же такое могло произойти с его сыном?
– А-а, – протянул мальчик. – Его застрелила девушка, которую они вчера привезли.
Я облился холодным потом и тоскливо оглянулся на желтую от пыли улицу. Положительно, этот город нравился мне все меньше и меньше.
– И что же с ней стало?
– Ничего. Она сбежала. – Калека усмехнулся. – Ранила еще привратника борделя, охранника и мамашу Чавес. Вот так. Надеюсь, они ее никогда не найдут, не то ей плохо придется.
Я понял, что он говорит о девушке, а не о мамаше Чавес.
– Сегодня все идут к Санчесу, – продолжал калека, вертя в руках чашку, – выразить соболезнования по поводу его сына. Даже бордель и тот закрыли, пока Франсиско не похоронен.
Это уже и впрямь было серьезно. Я достал платок и вытер лоб под шляпой.
– Наверное, мне тоже стоит туда сходить, как ты думаешь?
Глаза мальчика погасли. Он отвернулся с деланым безразличием.
