на себя руль и вместо того, чтобы откинуться назад, подался вперед. К тому же недостаточно разогнался. Переднее колесо, соскочив с дорожки, нырнуло вниз, задняя часть велосипеда получила дополнительное ускорение и вытолкнула Джозайю вперед поверх руля. Тот держался мертвой хваткой и только поэтому не опередил в полете велосипед. С грациозностью циркового медведя Джозайя выполнил стойку на руках, а затем всем весом обрушился вниз. К счастью, он угодил обратно на сиденье, но акробатическое упражнение в воздухе не прошло даром: едва успев воссоединиться в падении, Джозайя и его велосипед тут же полетели в разные стороны. Мальчик кувырком покатился по площадке, на какой-то миг даже встав при этом в полный рост, но закончил тормозной путь, сгруппировавшись в бесформенную кучу.
— Чувак! Вот это крутизна! — воскликнул Тревор, спрыгивая со своего велосипеда.
Джозайя застонал.
— Ты как, в порядке? — Тревор, склонившись, вгляделся в лицо приятеля. Глаза открыты — это уже хороший знак. На щеке содран клочок кожи. Джозайя держался за локоть.
— Дай посмотрю, — сказал Тревор.
Ладонь приятеля оказалась в крови. На руке у локтя был вырван небольшой кусочек мяса, из раны сочилась густо-красная вязкая кровь.
— Заживет, — решил Тревор, осмотрев рану с разных сторон.
Джозайя слабо улыбнулся. Тревор знал, что тот, как и другие ребята в школе, считают его большим специалистом в медицине — с тех пор как после несчастного случая он провел в больнице несколько недель. Тревор их не разубеждал. Хоть какая-то компенсация за тот ужас, который пришлось пережить.
Конечно, пребывание в отделении интенсивной терапии не слишком расширило его медицинские познания, разве что в той области, которая непосредственно его касалась. Теперь он знал, например, что в Соединенных Штатах в среднем тонет примерно двенадцать человек в день. Из них десять — мужского пола. Он знал, что «цианоз» — это синеватый оттенок, который приобретает кожа при недостатке кислорода в крови. Еще Тревор узнал, что даже правильно выполненным искусственным дыханием можно сломать человеку ребра. И что сломанные ребра болят при каждом вдохе.
После пережитого в больнице у Тревора появилось желание спасать людей, примерно так же, как врачи спасли его. Из комы он вышел с твердым знанием: нужно прожить свою жизнь правильно, нужно делать
Люди, особенно дети, стали казаться ему чудесными существами, заключенными в тела как в скорлупу. Тревору пришла в голову мысль: сколько же детей в истории человечества безвременно умерло, и сколько всяких прекрасных вещей они смогли бы сделать, если бы остались живы. Ему хотелось посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать людям выполнить свое предназначение.
После того несчастного случая у него появились очень серьезные для десятилетнего мальчика мысли. Побывав в коме, он словно повзрослел на много лет. За исключением нескольких невнятных фраз, сказанных им, едва он пришел в сознание, эти два события внешне никак не были связаны. Его домашние не пытались разобраться в причинах произошедшей с ним перемены, чувствуя, что она связана с болью и страхом, о которых Тревору не хочется вспоминать. Он даже наедине с собой не хотел копаться в этих воспоминаниях, загоняя их в самые дальние уголки памяти.
Тревор посмотрел на Джозайю еще раз и вдруг вытаращил глаза.
— Что там? — испуганно спросил приятель.
— Шлем-то у тебя… — шепотом ответил Тревор. Он отцепил ремешок под подбородком Джозайи и осторожно снял шлем с его головы. Тревор опасался, что под шлемом окажутся мозги вперемешку с кровью, но увидел там только потные растрепанные волосы. Тогда он повернул шлем, чтобы Джозайя увидел проходившую через всю его переднюю половину глубокую горизонтальную трещину. Через нее было видно разбитый пенопласт.
— Это могла быть твоя голова.
— Голова у меня немножко болит, но… — Джозайя ошеломленно потер лоб.
Тревор потрогал свой шлем. Теперь он готов был примириться с его существованием.
— Ну, вставай. Идти сможешь? — Тревор протянул руку, чтобы помочь другу встать.
— Слушай, глянь-ка туда, — сказал Джозайя, когда поднялся и тяжело повис на плече у Тревора. Он, прищурившись, смотрел в сторону скал, отделявших городские земли от огромного парка «Королевское ущелье».
Тревор тоже посмотрел в ту сторону. Поначалу он ничего не увидел на вершине хребта, кроме огромных валунов и корявых сосен на фоне бледно-голубого неба.
— Я не… — начал он, но потом разглядел наверху какую-то странную фигуру, стоявшую неподвижно, как скала. Мужчина это или женщина, Тревор так и не понял. Друзья смотрели секунд тридцать, но за это время фигура так и не пошевелилась.
— Непонятно, — сказал Тревор. — Ладно, пошли за твоим великом.
Велосипед лежал на земле: переднее колесо изуродовано, гнутые спицы торчали из него, как тоненькие ребра. Джозайя сидел на бордюре, пока Тревор пытался поправить колесо хотя бы настолько, чтобы велосипед можно было катить. Сначала спицы цеплялись за вилку. Потом шина соскочила и намоталась на ступицу.
— Ну, чувак, по-моему, велику досталось больше, чем тебе, — сказал Тревор. Он дал свой велосипед Джозайе, а сам поднял переднее колесо у его велосипеда и потащил, чтобы уцелевшее заднее катилось по земле.
Тут Тревор заметил, что Джозайя припадает на правую ногу, не сильно, но это потому, что опирается при ходьбе на велосипед. Двигались они одинаково медленно.
— Пусть мама отведет тебя к врачу, — предложил Тревор другу.
Джозайя отрицательно мотнул головой:
— Ничего страшного.
Некоторое время они шли молча. Потом Тревор, который до того пытался сдерживаться, прыснул.
— Ты чего? — обернулся к нему Джозайя.
— Старик, видел бы ты себя! — смеялся Тревор. — Ты сделал стойку на руках на руле!
— Правда? — заулыбался тот.
— Как свечка! В смысле, все тело стояло прямо, даже ноги!
— Я знал, что тебе понравится.
— Ой, можно подумать, ты специально!
Когда ребята отсмеялись и пошли дальше, Джозайя уже не так хромал. Они подошли к дому Тревора, подкатили велосипеды к гаражу, и Тревор набрал на цифровом замке код, которым отпиралась дверь. Та с ворчанием поднялась.
— Он все еще там, — сказал Джозайя, имея в виду фигуру на гребне горы.
Тревор сходил в гараж за биноклем. Отыскав цель и настроив окуляр, он увидел, что это все-таки мужчина, заросший длинными волосами и с пышной бородой. Он тоже смотрел в бинокль — прямо на них.
— У него тоже бинокль, — сообщил он Джозайе. — По-моему, он прямо на нас смотрит!
— Может, извращенец, — предположил Джозайя. Сложив ладони рупором, он заорал: — Чего тебе, гомик, вот этого? — Затем, повернувшись, потряс обширной задницей.
— Кончай! — Тревор толкнул приятеля.
— Ой! Локоть болит, псих!
Тревор снова приник к окулярам.
— Слышь, а рядом с ним собака какая-то, — сказал он чуть погодя. — На лайку похожа.
— Дай посмотреть! — Джозайя потянул у него бинокль.
— Может, просто строитель, — неуверенно предположил Тревор.
Джозайя настроил бинокль и вгляделся.
— Ух ты… — произнес он. — Стремный какой!
Тревор на всякий случай зашел в гараж. После того инцидента он очень не любил ничего пугающего.
