одиннадцатого, то есть больше двух часов назад. Со своего наблюдательного пункта на скалистом гребне он не мог видеть окна на дальней стороне дома. Но вчера был четверг, значит, утром мальчику нужно в школу, а родителям — на работу. Судя по всему, они давно уже легли спать. Он подойдет к дому со двора и тогда увидит, освещены ли окна на той стороне. Если заметит отсвет лампы или мерцание телевизора, то отойдет и подождет еще. Но он не будет ждать до бесконечности. У него жесткое расписание, завтра вечером он должен быть в Санта-Фе.
Если задание убить ребенка Олафу было не по душе, то уж убивать людей только за то, что они оказались случайными свидетелями или попытались ему помешать, было из ряда вон плохо. Имя в списке было равносильно приказу Одина, бога средь богов — значит, их время пришло, и Олаф был просто орудием судьбы. А вот сопутствующие случайные жертвы — это трагедия. Нет, рука его, конечно, не дрогнет; если миссия того потребует — он станет причиной такой трагедии. С его подготовкой и в том состоянии, в которое Олаф вводил себя перед началом работы, любому, кто мог подвернуться под руку, была гарантирована быстрая смерть.
Опершись на секиру, чтобы не свалиться в темноту под скалой, Олаф перенес центр тяжести вперед, давая отдохнуть ногам. Он уже несколько часов здесь, под мощным тополем на вершине скалы наблюдал за тем, как суетятся внизу жители, как постепенно затухает жизнь этого мира, как гаснут одно за другим окна.
Поначалу, зная, что время у него еще есть, Олаф позволил себе поразмышлять над тем, что видел перед собой, и тем, что вспоминалось из прошлой жизни. Проехавший далеко внизу по улице «мерседес- бенц» навел его на мысли о промышленности и прогрессе, которые перешли в рассуждения о материализме и алчности. Он наблюдал за тем, как дети одни возвращаются в пустые дома, и только через несколько часов возвращается один родитель, затем второй — если вообще есть второй. Он видел, как переносят из машины в дом пластиковые пакеты с едой — люди ели то, что не они вырастили и не они убили. Часто кто- то из членов семьи, а то и не один, или даже все вновь куда-то уходили и возвращались лишь через несколько часов: дети — усталые и взъерошенные после игр, родители — возбужденные и говорливые, словно после инъекции каких-то социальных стимуляторов. Определенно общества близких им недоставало. Мало им было всего этого: тепла домашнего очага, прикосновения родных рук, рассказа о дневных занятиях и приключениях, — чтобы насытить их голодные сердца.
В который уже раз он пришел к выводу, что образ жизни его клана, его племени куда выше и совершенней. Олаф умел находить счастье в семейной жизни, в повседневных трудах ради выживания, в сознании того, что боги приемлют его молитву. И потом, он усердно учился и тренировался и, не ропща, готовил себя к миссии, к которой боги могли его и не призвать.
Но это случилось — как огненное видение, опаляющее зрение, столь прекрасное, что от него невозможно оторвать глаз. Столетия ожидания кончились. Теперь навыки, которые передавались и оттачивались от отца к сыну, из поколения в поколение, наконец были востребованы. Воссоединение с предками в Валгалле не доставило бы ему большей радости, чем этот долгожданный зов сослужить службу Одину. Ради этой службы Олаф оставил семью. Ради того чтобы выполнить свой долг, он сидел теперь, затаившись в темноте, вдыхал запах сосновой хвои и чужой суглинистой земли и вглядывался в свои новые охотничьи угодья.
Чем темнее становилось небо, чем выше поднималась луна, тем ярче в его сознании разгоралась одна-единственная мысль: убить. Душу все сильнее охватывала свирепая ненависть к людям, которую подпитывали картины человеческой жестокости, знакомые по чудовищным фотографиям и словам сказителей его племени. Вероломство, безнравственность, войны. Каких только предательств не совершал род людской!
Пять лет назад те, кто до сих пор продолжал бороться за возвращение старых времен, за отвращение от вероотступничества, объявили о приходе того, кто сокрушит алтари самодовольства и фальшивых идолов и объединит все человечество в единое добродетельное племя. Ему противостоят многочисленные силы, враги коварны и могущественны. К тому же они много сотен лет готовились к сражению и укрепляли позиции. Одни из них — озлобленные воины, другие — как тот мальчик, которого надо убить нынче ночью, думал Олаф — ни о чем не подозревающие винтики в механизме, который призван помешать грядущему властителю.
Олафу не нужно было знать, какую угрозу представляет для будущего совершенного мира двенадцатилетний мальчик. Он верил другим — тем, кто видел общую картину и решал, какие действия следует предпринять. Он был рукой, сжимающей меч — точнее топор. Разве руки действуют по собственному усмотрению, разве они задаются вопросом, почему хватают одно и сокрушают другое?
Так что теперь вся его жгучая ярость, вся разрушительная ненависть к людскому роду сосредоточилась на одном маленьком мальчике. Олаф представил себе Тревора Уилсона: голубые глаза, волосы цвета спелых пшеничных колосьев, чуть окрашенных лучами закатного солнца, редкие веснушки, по-женски красивые губы. Он не хотел придавать мальчику образ монстра. Нет у него рогов на голове, а рот не изрыгает чудовищные проклятья. Разрушение может принимать любые обличья, даже самые невинные. Тревор — симпатичный мальчишка. Если бы Олаф познакомился с ним поближе, наверняка нашел бы в нем много общего со своими сыновьями. Участливость, любопытство, живой интерес к окружающему миру, любящее сердце. Но мозг того огромного тела, рукой которого являлся Олаф, решил, что мальчик опасен. Продолжение его существования угрожает спасению человеческого рода. Олаф ненавидел мальчишку уже за это, и неважно, сознательно тот мешает спасению или нет.
Единственной уступкой, скидкой на возраст и внешнюю безобидность, которую он мог сделать, было решение прийти ночью и без собак. На взрослого противника можно нападать, только если он не спит (или
Кроме того, ребенок полностью находится под защитой и покровительством своих родителей. Если боги сочтут убийство несвоевременным, они могут в любой момент подвигнуть родителей на вмешательство. Олаф, с одной стороны, не хотел пугать мальчика, с другой — не считал нужным давать ему шанс изменить свою судьбу: за нее отвечал не ребенок, а его родители.
Итак, сегодня собаки останутся в машине. Без них Олаф чувствовал себя неуютно, ему не хватало верных боевых товарищей. Но все пройдет благополучно, как всегда. Он прижал руку к рубашке, которую связала для него Ингун, — ткань казалась очень мягкой под его загрубелыми пальцами. Олаф потрогал амулеты, которые дали ему сыновья: руну Одал и кроличью лапку. Сегодня его боевыми товарищами станут жена и дети. Олаф чувствовал, что они рядом, ощущал их готовность к охоте.
Мышцы напряглись, нервы приобрели особую чувствительность, чувства обострились. Легкий ветерок с востока пошевелил волосы на руке Олафа. Хорошо: он подойдет к добыче с подветренной стороны. Где-то внизу, в его охотничьих угодьях, хлопнула дверь, потом залаяла собака. Он машинально оценил степень угрозы — она не заслуживала внимания. Дыхание его стало ритмичным, тренированная психика инстинктивно входила в состояние, более всего подходящее для убийства.
Олаф потянул к себе топор — его лезвие скользнуло по камню с негромким скрежетом, как скрипка при игре
Сжимая в руке топор и сосредоточив мысли на мальчике, Олаф пустился по тропе, на которой первому предстояло пересечься со вторым.
33
