сообщенное ему, создал план бегства и для успеха этого намерения
подговаривал многих узников вступить в этот заговор; когда товарищи
посоветовали ему рассказать все, что он знает, он ответил, что это
предложение противно его чести и что достаточно будет это сделать, когда он
взойдет на эшафот. Прокурор-фискал прочел свой обвинительный акт; Мельхиор
от всего отрекся.
XXIV. Процесс был в этом положении, когда в Мурсию прибыл визитатор
Мартин де Коскохалес. Он допросил обвиняемого, который упорствовал в
отрицании обвинений, уверяя, что если он что-нибудь сказал, то побудил его
изменить истине страх смерти. Адвокат выставил доводы защиты против
свидетелей. Мельхиор написал прочитанную им судьям докладную записку, в
которой отвел многих лиц, будто показавших против него
XXV. Декрет 24 сентября 1565 года распорядился подвергнуть Мельхиора
пытке по чужому делу (in caput alienum): желали заставить его объявить, что
именно он знал о некоторых подозреваемых лицах, скомпрометированных и
поименованных в осведомлении. Мельхиор выдержал пытку с большим мужеством и
ничего не сказал. Его твердость не могла его спасти. Окончательный приговор,
произнесенный 18 октября 1565 года, объявил его изобличенным
еретиком-иудействующим, виновным в запирательстве при судебном дознании и
осуждении на передачу в руки светской власти как лжекающегося и
упорствующего в ереси.
XXVI. Вопреки этому осуждению решили еще раз побудить Мельхиора сказать
правду. Аутодафе справляли 9 декабря 1565 года. Его увещевали 7 декабря; он
ответил, что показал все, что знал. Однако, испросив свидание на другой
день, 8 декабря, когда его уведомили о приготовлении к смерти, он объявил,
что видел и слышал, как лица, о которых говорилось выше, и некоторые другие,
которых он не знал, говорили о Моисеевом законе; но он не одобрял ничего
противного католической религии, и эти разговоры казались ему вещью пустой,
простым времяпровождением, не заключающим ничего серьезного.
XXVII. 9 декабря, до рассвета, Мельхиор был уже одет в костюм
передаваемого в руки светской власти; увидев, что все его признания были
недостаточны для спасения от смертной казни, он испросил другое свидание и
указал как на участников собрания на людей, обозначенных в осведомлении, о
которых он не говорил до сих пор; кроме того, на двенадцать лиц, которых ему
не называли. Но он прибавил, как и в других своих допросах, что никогда не
одобрял учения, о котором беседовали перед ним.
XXVIII. Через несколько минут после этого заявления, видя, что с него
не снимают знаков, в которые он был облачен, он прибавил имена двух или трех
соучастников, назвал проповедника Моисеева закона на собрании и даже
прибавил, что одобрял как хорошие многие вещи, слышанные им.
XXIX. Ввиду того что признания не вносили никакой перемены в его
положение, он, наконец, сказал (в ту минуту, как его готовились вывести
вместе с другими осужденными), что истинно верил в то, что говорилось в
тайной синагоге, и упорствовал в течение года в этом веровании, но он
отказывался до сих пор объявлять об этом, потому что полагал, что об этом
никогда не узнают и, следовательно, не будет полного доказательства ереси;
так он думал даже в ту самую минуту, когда давал это последнее показание,
каковы бы ни были показания свидетелей. Инквизиторы постановили, что
Мельхиор не появится на аутодафе этого дня и они еще будут обсуждать
решение, которое должно принять правосудие.
XXX. 14 декабря 1565 года ему предложили утвердить показания, сделанные
9 декабря. Мельхиор (считавший себя далеким от нового аутодафе) исполнил эту
формальность, но с оговоркой, что все происшедшее не отделило его от
католической веры и не сделало его иудействующим. Воображение Мельхиора
рисовало опасности его положения согласно обстоятельствам более или менее
яркими красками; колебания в его поведении объяснялись непостоянством силы
духа и мыслей. 18 декабря он пожелал нового свидания и снова исповедал, что
верил в Моисееву религию. Однако 29 января 1566 года он сказал, что на
собраниях было читано только Священное Писание; он верил в то, что слышал,
но не верил тому, что говорилось и чего не было в книге, потому что,
посоветовавшись с одним монахом о решении, которое следует принять, услыхал,
что все это достойно только презрения, и это определение послужило ему
правилом с того времени.
XXXI. 6 мая 1566 года трибунал обсуждал, следует ли исполнять приговор,
произнесенный против Мельхиора. Голоса разделились: два советника голосовали
утвердительно; инквизиторы, епископ и другие юрисконсульты решили, что
подобает примирить Мельхиора с Церковью, потому что он достаточно полно
исповедал свое преступление. На заседании 28 мая обвиняемый еще раз просил
прощения, напоминая, что он уже сознался в вере в проповедуемое на
собраниях, но верил лишь до дня, когда был разубежден священником. Он заявил
30 мая, что слышанное им казалось ему хорошим и необходимым для спасения.
XXXII. В октябре обязаны были допустить его еще раз на заседание. Он
говорил против инквизитора, получившего его признания 9 декабря 1565 года, в
самый день аутодафе (вероятно, этот инквизитор был домом Херонимо Манрике).
Он жаловался на дурное обращение, которое испытал перед сообщением новых
показаний. На вопрос, истинно ли то, что он сказал в тот день, он признался
в этом, но прибавил, что нельзя позволять, чтобы обвиняемый давал показания
перед одним инквизитором, и что присутствие двух членов трибунала необходимо
для избежания злоупотребления властью, так как один легко может быть виновен
по отношению к несчастному узнику, как это, к несчастью, произошло с ним.
XXXIII. Фискал протестовал против акта примирения Мельхиора с Церковью,
дарованного 6 мая 1566 года, и потребовал, чтобы приговор от 8 декабря 1565
года о передаче в руки светской власти был исполнен, потому что не видно в
осужденном никакого признака раскаяния и в нем говорит лишь страх смерти.
Если трибунал помилует его, то, по мнению фискала, Мельхиор не преминет
соблазнить и увлечь в ересь других новохристиан из еврейских семейств.
Инквизиторы запросили верховный совет, послав ему дело Мельхиора. Решение,
исшедшее от этого совета 24 апреля 1567 года, гласило: так как обвиняемый
дал много показаний о новых предметах со времени приговора 6 мая 1566 года,
то подобало произвести новое разбирательство, вместе с епископом и
юрисконсультами, прежде чем предлагать дело совету. Это соображение и
присутствие вальядолидского инквизитора дома Диего Гонсалеса побудили
верховный совет приказать, чтобы дело было рассмотрено в Мурсии в его
присутствии и послано затем в Мадрид. Приговор был произнесен 9 мая 1567
года; затем последовало разделение мнений: трое судей голосовали за передачу
в руки светской власти, двое судей - за примирение обвиняемого с Церковью.
XXXIV. Довольно странно видеть, что в трибунале заседали два
инквизитора с именем Диего Гонсалес, что они расходились в мнениях, стоя во
главе двух секций трибунала, и защищали каждый от своего имени и от имени
