Яшка быстро сел на корточки. От его ладони пришел тугой успокоительный холодок, растворил в себе ядовитое жжение. Стасик задышал часто и облегченно. И все же сказал с упреком:
— Что ты делаешь! Сам же говорил — беречь энергию надо.
— Ладно уж… — Яшка встал. Под засохшей капелькой крови дергался на горле тонкий сосудик — в ритме натянутой до отказа импульсной нити. Яшка сумрачно спросил: — А если они снова тебя поймают?
— Теперь пусть попробуют… Знаешь, как буду отбиваться!
— Их же много…
— Ну и что! — яростно вскинулся Стасик. — Всех перегрызу!
Яшка осторожно сказал:
— А вот сегодня-то… ведь не отбился.
— Потому что… — Стасик стал смотреть вдоль рельсов. Они сверкали, слепили глаза. — Мне как-то все равно сегодня было. Потому что тебя не было…
— Меня ведь и опять не будет, — еще осторожнее напомнил Яшка.
— Все равно. Теперь уже будет не так. Мне теперь хватит…
— Чего? — прошептал Яшка.
— Ну… как ты пришел сегодня. Я помнить буду…
«На всю жизнь», — хотел добавить он, только постеснялся.
Прощание опять придвинулось вплотную, и они стояли друг перед другом, не зная, что еще сказать. Стасик неловко спросил:
— Ты сейчас опять в тополек превратишься?..
— Сначала я провожу тебя. Хотя бы до лестницы…
Лестница была недалеко. Они поднялись до половины, сели на сырые ступени. Близок уже был вечер, влажный воздух золотился. Небо совсем очистилось, но обрывки радуги все еще висели над заречной далью. Яшка обводил глазами горизонт, деревни с минаретами, изгибы обрывистого берега, похожий на белую крепость монастырь, серо-желтую после дождя реку. Видна была и черная баржа на песчаной полосе… Теперь на баржу ему не надо. Надо только отойти вон туда, на травянистую площадку. Сказать Вильсону, чтобы не ходил следом, а то его зацепит воздушным вихрем… Секунда — и встанет на откосе тополек… И наверно, Стаська не раз будет приходить сюда. Ладно, пусть приходит. Тополек — он не каменная статуя, живой все-таки…
А Стасик не смотрел ни вокруг, ни на Яшку. Сильно согнулся, теребил на сапоге отошедшую резиновую заплатку.
Вот и все. Надо что-то сказать на прощанье, потом встать, шагнуть в сторону… А что, если перетянутая, дрожащая в последнем усилии нить не выдержит, лопнет от первого движения? Потому и страшно двинуться?..
Или все же не потому?
Не поднимая головы, Стасик тихо спросил:
— Тебе не влетит, если ты опоздаешь на Возрастание?
Ни о каком Возрастании теперь не могло быть и речи. Энергии хватит лишь на то, чтобы вернуться. А для Возрастания копить и копить силы. Под укоризненное молчание больших шаров.
Импульсная нить натянулась, как тонкая-тонкая резина. Словно Яшка — тряпичный мячик, вроде тех, что на рынке продают по рублю веселые бабки, а другой конец резинки далеко-далеко, в чьей-то властной и нетерпеливой руке. Только шагнешь — и тугая сила унесет тебя в звездную пирамиду…
Но это — если не медлить. Нить уже на последнем пределе. На сколько минут (нет, секунд) хватит энергии, чтобы удержаться здесь?
А зачем держаться? Зачем они, лишние секунды?
Ласковый земной простор обнимал Яшку на прощанье.
«Пойду я…» — хотел сказать Яшка. И вцепился в ступеньку. И сказал:
— Возьми меня за локоть. Крепче!
— Зачем?
— Возьми!
Стасик испуганно вцепился.
— Яшка, что с тобой? Ты помираешь, что ли?
— Не-а… — Яшка зажмурился. Резко, беспощадно зазвенела темнота. Импульсная нить порвалась, хлестнула Яшку. Так бьет по лицу лопнувшая резина рогатки.
…В тот день в обсерватории «Сфера» было отмечено, что погасла звезда Я-37.
— Когда вы это обнаружили? — спросил у дежурного ассистента научный сотрудник Скицын.
— Двадцать минут назад, Михаил Петрович. Зафиксировали прямо на дисплее.
— Может, барахлит настройка? — спросил Михаил. Четырехмерный межпространственный анализатор, именуемый по привычке телескопом совмещенных граней, не был еще отлажен окончательно, группа «Кристалл-2» колдовала над ним днями и ночами.
— Но нет сигнала и на ленте хроноскопа… — Ассистент словно чувствовал себя виноватым. — Сами взгляните.
— Я будто чуял… — вздохнул Михаил. — Ладно, сделайте запись…
Вечером к нему пришел семиклассник Витька Мохов.
— Миш, все говорят, что Яшка погасла…
— Говорят, — вздохнул Михаил.
— Жалко…
Михаил сказал небрежно-философским тоном (явно чтобы утешить Витьку, а не себя):
— Что же теперь… Все равно это было очень давно. Прикинь, сколько световых лет, да помножь на коэффициент совмещенных пространств…
— Все равно жалко… Это для нее давно, а для нас-то ведь только сегодня… Яков Матвеевич знает?
— Нет еще.
— Миш, а правда, что хроноскоп пустили?
— На той неделе еще.
— И что, в самом деле он берет мгновенные импульсы? Все, что случилось в пространстве, фиксирует сразу? Независимо от расстояния?
— Не все, а в том секторе, куда направлен. И пока только графически… И энергии жрет за один сеанс, как целая космическая верфь за месяц. У нас уже половина накопителей пуста…
— Все равно… Значит, если где-то вспыхнула звезда, мы узнаем сразу? Не надо ждать, пока долетит свет! Да?
— Не надо ждать, — рассеянно отозвался Михаил. — Ты вот что. Скажи своему Цезаренку и еще этому… Юр-Танке, чтобы не лезли без спроса к моему вычислителю. А то уши отвинчу, не посмотрю, что князь…
— Не поймаешь, — засмеялся Витька. — Юрик теперь тоже знает, что такое прямой уход в подпространство.
2
Импульсная нить порвалась, и концы ее, скручиваясь, понеслись в пустоте Кристалла. Один конец ударил по Шарику. И газовые массы звезды стали стремительно гаснуть, проваливаться в тускнеющие пропасти, исчезать… Другой конец ударил по Яшке, свернулся в горячий клубок и спрятался внутри мальчишки — крошечный остаток звездной силы. Быстро остыл, затаился в Яшке, как еле теплое зернышко. (А может быть, звездная жемчужинка, из которой когда-то вырос кристаллик мадам Валентины?)
Яшка приголубил в себе это живое зернышко, словно крошечного птенца, — с резкой печалью о невозвратном. И… с облегчением, что обратного пути нет. Опять оглядел берега, заречье, небо. Все это теперь было его. Навсегда…
Но сам-то он, Яшка, был
А Стасик ничего еще не понимал, спросил опять с хмурой заботливостью:
— Ну? Что с тобой?
