теряет.
«Ты могла хотя бы пожелать спокойной ночи», – пробормотал он.
Дотянулся до коленных чашечек и начал музицировать.
На следующее утро ровно в десять Нино ждал их около своего «мерседеса».
– Куда едем? – спросил Эймос, когда они сели в машину.
– Я хочу сделать вам предложение, – ответил Нино, – устроить вам сюрприз. Показать место, о котором вы никогда не слышали. Может быть, оно вам покажется потрясающим? Мой подарок для вас в честь вашей песни. Хотите поехать туда?
– А куда? – спросил Эймос. Лайла покачала головой:
– Ты нетерпелив, похож сейчас на Джессику. Она совсем не умеет хранить тайны. Какой же будет сюрприз, если он скажет? Вези нас, Нино.
– Хорошо, хорошо, хорошо. – Эймос откинулся на спинку сиденья. – Нино, мы в твоих руках. – И улыбнулся очень широко, потому что ненавидел сюрпризы, они пугали его всегда. Всегда.
Нино тронул с места, и они поехали.
– Вот это я называю сервис, а, Лайла?
Лайла внимательно на него посмотрела.
– Что ты так на меня смотришь?
Она ответила очень тихо:
– Когда ты говоришь таким тоном, я не знаю точно, о чем ты думаешь, но знаю наверняка, что ты говоришь совсем не то, что думаешь.
– Хочешь меня обидеть? Ты ведь знаешь как меня раздражает, когда ты строишь из себя ясновидящую.
Ее голос упал до шепота.
– Не надо все портить.
– Что? – Он тоже перешел на шепот.
– Он так хочет нас удивить, не порти все, Эймос.
– О, ради бога. – Он отвернулся и начал смотреть в окно. «Мерседес» следовал по улицам Рима. Эймос сидел спокойно и молчал столько, сколько мог выдержать.
– Нино?
– Да, мистер Композитор?
– Мы, наверно, скоро приедем?
– Это за городом, – ответил Нино. – Разве я не сказал вам?
– Нет. Но это не имеет значения.
Он опять улыбнулся, проклиная свою паранойю. Из головы не выходило, что они едут в незнакомое место с устрашающего вида человеком, тоже незнакомым, и если что-то случится, то никто не будет знать, где их искать; о бумажнике, выпирающем из внутреннего кармана пиджака, где лежат две тысячи долларов и чеки; о том, что можно будет вложить сразу очень большую сумму за «мерседес»… Вдруг вспомнил странное выражение, промелькнувшее вчера по лицу со шрамом, когда он заговорил о деньгах. И слова гиганта: «Меня не волнуют деньги, мистер Композитор». И впервые, когда машина уже выехала из города, подумал о происхождении страшного шрама на лице Нино.
Они проехали по главной дороге несколько миль, потом повернули направо на пыльную проселочную и так доехали до небольшой невзрачной деревушки.
– Что за живописное место! – иронически воскликнул Эймос. – Не хочешь сделать снимки, Лайла?
– Нет, не хочу.
Эймос хотел было остановить машину, но последовал резкий поворот налево, на еще более узкую проселочную дорогу, и безобразная деревушка осталась позади.
– Такое место, – сказал Нино и, не оборачиваясь, указал назад в сторону деревушки, – называется у вас захолустье, – и обернулся, улыбаясь, но Эймос теперь видел только ужасный шрам. – Правильно я выразился по-английски, мистер Композитор? Мой английский еще более потрясающий, чем вчера, верно? Говорите правду.
– Верно, Нино, – поддакнула Лайла. – Ты говоришь замечательно, Нино.
– Потому что я учил его в Америке.
– А когда ты был в Америке?
– С сорок второго по сорок шестой, – и опять обернулся с улыбкой, – я был пленным во время войны.
Когда Нино снова повернулся лицом к дороге, Эймос хотел незаметно от шофера привлечь внимание Лайлы, но она, не обращая внимания на его знаки, наклонилась вперед и, положив локти на спинку переднего сиденья, заговорила с Нино.
– Правда? Расскажи об этом.
Нино потрогал свой шрам:
