– Вы видели это.
– А откуда это? – быстро спросил Эймос. – О, как смешно, часто не замечаешь некоторые вещи, пока на них не укажут.
– Да, это не было потрясающе, когда я его заполучил. Африка. Долго валялся в госпиталях. Потом, Америка. Сначала Техас. Техас тоже не потрясающе. Потом, после Техаса, Сан-Франциско. Два года, почти три. Механиком. Работал по ремонту легковых и грузовиков. Там и научился языку.
– К тебе хорошо относились?
– В Америке? Некоторые. Ведь шла война, вы понимаете.
Они теперь карабкались вверх по остаткам дороги, кругом ни души. Он ненавидит американцев, понял Эймос. Четыре года он терпел поганое отношение и теперь…
– Мистер Композитор?
– Что такое? Что? – Видимо, тон был таким, что Лайла снова на него внимательно посмотрела. Он хотел объяснить, делая знаки глазами. Но она не поняла или не хотела понять. А ведь недавно она читала его мысли, читала, когда ее не просили, а теперь, когда он нуждался в ее помощи, лишь взглянула и снова отвернулась, глядя вперед в окно.
Земля летела из-под колес, они продолжали подъем.
– А если вы больше ничего не напишете, кроме этой песни, можете вы больше не работать?
– Ты имеешь в виду, много ли денег я зарабатываю? На самом деле немного. Во-первых, мой издатель забирает… – Он вдруг замолчал, потому что Лайла повернулась и снова внимательно на него смотрела, и этот взгляд ему не нравился..
– Всегда мечтал о таком – заработать столько denaro, чтобы больше ничего не делать.
Лайла спросила:
– А чем бы ты хотел заняться, когда не будешь работать?
Эймос прищелкнул пальцами:
– Лайла, Лайла, послушай секундочку, знаешь, что я сделал? Я оставил все деньги в отеле, представляешь, как глупо!
– О чем ты говоришь?
– Наши деньги. Я говорю, что оставил все наши деньги в номере, как тебе это нравится?
– Эймос, они у тебя в бумажнике.
– Верно. И я забыл бумажник…
– Эймос, я вижу, как оттопыривается карман. – Она дотронулась до кармана. Он схватил ее руку.
– Другой бумажник, Лайла. Тот, в котором я держу все деньги… А этот…
– У тебя только один…
– У нас нет денег, Лайла. С собой. Запомни это. Ни лиры, ни су. Поэтому, если что-то с нами случится, мы не сможем заплатить…
– О боже мой! – Она отсела подальше от Эймоса, вырвав руку.
И вдруг прошептала: – Ты безнадежен, Эймос. Все бесполезно.
– Если бы я закончил работать? – Нино указал вперед, – я бы вернулся домой.
Эймос взглянул вперед и вдруг увидел прямо перед собой вздымавшуюся скалу, огромный скалистый холм, на нем виднелись разрушения – следы безжалостного времени, а на самом верху приткнулась странная деревушка, все дома высечены в камне, такого же цвета, как весь холм, виднелись лишь узкие маленькие окна, невозможно было заметить, где один дом кончается и начинается другой. Захватило дух, по-своему зрелище было настолько величественным, что не уступало впечатлению от собора Святого Павла.
– Здесь твой дом? – спросила Лайла, – там наверху?
Нино кивнул:
– Был до войны. Это и есть мой сюрприз. Для вас, мистер Композитор. За вашу песню. Как вы думаете, это потрясающе?
– О, да, без сомнения, – потрепав по плечу гиганта, он хотел остановить машину. Но они продолжали карабкаться к каменным домам, и Эймос подумал, что она, как всегда, права, Лайла. Он был безнадежен. Безнадежен и ненормален, и все, к чему он прикасается, превращается в дерьмо.
– Отсюда придется идти. Добираться пешком, – сказал Нино, когда они достигли края деревни. – Не спешите. Смотрите как следует. Видите? Здесь есть радио. Я им сообщил, что вы приедете – они знают вашу песню. Но я им не велел беспокоить вас. – Он пошел впереди, за ним следовал Эймос, молчаливая Лайла замыкала шествие.
– Сколько лет этому селению? – спросил Эймос.
– Пятьсот? Шестьсот? – Нино пожал плечами. – Очень древнее. – Потом слегка поклонился, – Scusi, – и ушел куда-то.
– Послушай, прости меня… – начал Эймос, когда Нино отошел.
– Я знаю. Ты просто ничего не можешь с собой поделать.
– Не надо только делать из меня ненормального, Лайла. У меня действительно возникла бредовая идея, признаю, но я не хотел зла, поверь.
