сядь вдруг все на один канал.
…Два скафа убежали, остался лишь третий, поддерживавший корпус изуродованной машины, пока набежавшие киберсварщики сваривали место стыка скафа с корпусом спасательной станций. Вот ушел и третий скаф. Поврежденная машина нелепо торчала из стены станции, составляя теперь с ней единое целое. Грег наблюдал происходящее со странным чувством, будто видит все это не в первый раз. Смутно различимые сквозь пластилит фигуры экипажа оставались неподвижными — приходилось ждать, пока температура внутри отсека спасательной станции понизится настолько, что можно будет раскупорить люк, оказавшийся внутри полости отсека, и выйти из скафа.
Грег вздрогнул — его мягко тронула за плечо рука Пушкарева. Грег с сожалением снял наушники и переспросил:
— Куда-куда? На рудник?
Он отбросил появившееся было сожаление, что не досмотрел, как из купола прорежут дыру в ставший герметичным «лепесток», откачав предварительно местный воздух и охладив все до приемлемой температуры. Тогда останутся уже сущие пустяки — вырезать люк скафа и выпустить оттуда «шведа» и «итальянца», как окрестил Грег экипаж скафа.
Грег не спеша, ощущая удовольствие от слияния с могучей машиной, вел скаф по явственно обозначенной вешками и намалеванными на скалах знаками дороге. Навстречу — иногда попадались груженные металлическими слитками грузовые кибертранспортеры. Оказавшись в поле зрения, они включали габаритные огни и еще долго не гасили их, разминувшись. Только потому, что цветные огоньки транспортеров стали хорошо видны, Грег понял, что заметно потемнело. Конечно, даже сейчас было светлее, чем на Земле в пасмурный осенний день. Грег убедился в этом, выключив поляризацию. Он удивился, обнаружив, что этот все еще яркий, льющийся сверху свет несет в себе неощутимый сумеречный оттенок. Грег не смог определить, в чем именно он заключается — в изменении ли цветовой гаммы, в перераспределении ли интенсивности освещения купола небосвода и его окоема, — но в ностальгической, печальной окрашенности этого света он усомниться не мог. Молча лежавший, в соседнем кресле и, казалось, дремавший Пушкарев направил ему отчетливое менто: «Молодец!» Грег от неожиданности спросил вслух на интерлингве:
— Пуркуа?
— Ты приживешься на Венере, парень… — ответил по-русски Пушкарев.
Он говорил бегло и чисто, но Грегу все время чудился какой-то акцент, видимо, Пушкарев давно ни с кем не общался на родном языке.
— Ты чувствуешь… э-э-э… душу планеты, а это удается не всем.
— Я что — разговаривал вслух?
— А это и не нужно — вокруг тебя менто так и сияет…
Грег, ухмыльнувшись, послал Пушкареву ментосигнал смущения. Он и на самом деле был чуть смущен — он никак не ожидал встретить в толстом одышливом координаторе ментоперципиента.
— Ладно-ладно… — добродушно проворчал Пушкарев. — Лучше останови-ка эту колымагу, я хоть разомнусь немного, все тело затекло. А на ходу, за стенки цепляться — годы мои не те…
Грег замедлил бег скафа, отвел его в сторонку, на относительно ровную площадку среди гигантских, непонятно откуда просыпавшихся на равнину, валунов. Поджав ноги, скаф сел на брюхо. Грег потянулся и, к изумлению Пушкарева, выключил главный рубильник. Погас экран дисплея, закатилось созвездие огоньков на пульте, смолк привычный уху, не замолкающий шелест фона. Только сзади, от раскаленных пластин теплообменника, ложились на стекло и хром пульта оранжевые отблики, да урчали чуть слышно кондиционеры — система жизнеобеспечения жила своей жизнью, как само вроде бы по себе бьющееся в груди сердце.
— Действительно, давайте-ка отдохнем малость, — сказал Грег, торопливо царапая что-то в блокноте и настойчиво посылая Пушкареву менто: «Молчи! Молчи!»
Без удивления Пушкарев прочитал: «Нужно проверить скаф на наличие подслушивающих жучков. Я возьму на себя кормовой отсек, а вы ищите здесь. Пока не убедитесь, что скаф чист, вслух ничего не говорите».
Пушкарев еще раз перечитал, оттопырил губу, кивнул утвердительно и молча выдвинул из-под сиденья ящик с инструментами. Грег, прежде чем идти на корму, понаблюдал некоторое время, как Пушкарев, пыхтя и сопя, возится в тесноватой для его габаритов кабине.
Через полчаса Грег закончил проверку в своем отсеке и вернулся в кабину. Пушкарев уже укладывал на место универсальный тестер — при всей своей кажущейся неуклюжести он мог работать очень быстро. Он встретил Грега раздраженным брюзжанием:
— Не мог, что ли, эту штуку применить… Которую тогда, у меня в кабинете… А то ползай тут, выискивай всякую гадость…
Грег сдержанно усмехнулся:
— Ну да, заодно бы отключилась система охлаждения, регенерации воздуха… И прочая мелочь…
Пушкарев осекся, лишь сопел сердито. Грег прошел к своему креслу и опустился в него. Пушкарев недовольно занял соседнее.
— Я чувствую, что в вас все больше крепнет недоумение, и отдаю должное вашей выдержке. Пока что, кроме имени Боучека, я вам не сказал ничего. А сказать есть о чем.
— Давай с самого начала, — сказал Пушкарев.
— Все началось более десяти лет назад, но мы об этом еще не знали. — Грег достал из кармана сигареты, огляделся в поисках пепельницы. Пушкарев нетерпеливо пододвинул ему пластиковую коробку, вытряхнув из нее какие-то мелочи в бардачок. Грег закурил и продолжал: — Вы знаете, что мы, наше Управление общественной психологии, расследуем все аварии, особенно если имели место человеческие жертвы. Именно к тому периоду относятся первые катастрофы, объяснить которые нам не удалось. То есть единственное объяснение, которое было возможно, заключалось в том, что они явились результатом хладнокровного тщательного замысла. Тогда нам это показалось невероятным. Все же мы провели негласное обследование психики людей, могущих в силу служебного положения организовать аварии. Результат, как понимаете, был отрицательный…
Пушкарев сидел, откинувшись в кресле и скрестив руки. Взгляд у него был скептический. Грег продолжал:
— Эти происшествия служили пробным камнем для всякого молодого работника УОП. Многие и потом не переставали ломать над ними голову. Решение нашел, причем случайно, старый наш сослуживец, некто Ион Свитсен. Вы, наверное, знаете, что основным вопросом криминалистики является вопрос о мотиве преступления. Так вот, во всех этих случаях мотив напрочь отсутствовал, что и сбивало с толку. Душевные заболевания, как вы помните, тоже были исключены. А хитрец Ион изложил, между двумя бокалами вина, непротиворечивую версию, в которую запросто укладывались мотивы. Он предположил, что аварии могли быть подстроены, чтобы скрыть нечто, на наш взгляд, совершенно несущественное. Ну, например, развал работы на исследовательской станции: нет станции — нет и развала! Мы посмеялись, отдавая должное фантазии коллеги, а я, по какому-то совпадению, как раз в это время ломал голову над причинами гибели всего персонала исследовательской станции на Миндерлее. Причем, как вы можете догадаться, руководитель станции не погиб. Он был потрясен, он сам чудом спасся… Меня, если откровенно, больше всего интересовал загадочный пожар на станции, уничтоживший все научные материалы.
Пушкарев явно заинтересовался. Он еще изображал лицом, этакий скептицизм: «Посмотрим — что — вы — там — еще — придумаете», — но явно боялся упустить хоть слово.
— Мы начали вновь просматривать все старые случаи — если смотреть под таким углом, всегда находился кто-то, кому выгодно было спрятать концы в воду. Почти все эти люди с тех пор пошли на повышение, кое у кого опять произошли подобные случаи. Конечно, все это требовало времени — происходило все достаточно давно, да и огласка нам была ни к чему. — Грег опять закурил, задумчиво улыбнулся своим мыслям. — Словом, мы через некоторое время были уже совершенно убеждены, что имеем место с хладнокровными и расчетливыми диверсиями. Также стало абсолютно ясно, что перед нами не одиночки, а целая организация — так отчетливо заметны были попытки пресечь излишнее любопытство. И удачные. Вы же понимаете, что помешать нам не так уж просто, все же мы профессионалы. Со своей
