хотят.
Сегодня в Иране осуществляется множество проектов по созданию резервуаров с водой. По всей стране строятся десятки плотин. В тот же Йезд перебросили по трубе воду за 400 километров. Но никакие изменения, вызванные техническими достижениями, не проходят бесследно. И хотя канаты исключительно гармонично вписываются в окружающую среду и не требуют применения электроэнергии, и строить, и поддерживать их в надлежащем состоянии сложно. Куда проще пробурить колодец и качать воду с помощью мотора – тогда можно выращивать не типичные для этих мест гранаты, а огурцы и помидоры, дающие больший доход. Так и стали делать некоторые предприимчивые землевладельцы. Но водный баланс – очень тонкая материя. В результате уровень воды в канатах стал опускаться, а это угроза для посевов бедняков, которым приходится их постоянно углублять. Да и состав почв из-за обильного полива стал ухудшаться. И хотя власти ввели ограничения на бурение глубоких колодцев, прогресс, как и предпринимательство, остановить трудно.
В Йезде есть уникальный Музей воды. Директор музея Мехди Мир Хуссейн, занявший этот пост всего 3 недели назад, с удовольствием рассказывал нам об истории ирригации в Иране и водил по просторным помещениям музея. Здесь хранятся списки многочисленных пайщиков. Здесь можно подробно ознакомиться с процессом регулирования воды. Сам Мехди Мир Хуссейн в качестве режиссера снял о канатах несколько фильмов. Он рассказал, что на тему канатов ежегодно проходят научные конференции, и интерес к ним только растет. Канаты – не уникальное для Ирана явление. Они существуют в 36 странах мира.
Вода – главное в жизни иранца. Худшее наказание получит тот, кто откажет страждущему в глотке воды. Даже приговоренному к смерти преступнику перед казнью давали выпить стакан воды и лишь затем казнили – только бы он не страдал от жажды… И это не случайно. Любимый иранцами внук Пророка Хусейн, перед тем как был убит, мучился от жажды, но никто из преследователей не подал ему воды. В память об этом событии и сейчас говорят: «Привет, Хусейн!», перед тем как выпить свой глоток.
Иран – бывший центр зороастризма, основной религии персов со времен Ахеменидов вплоть до исламского завоевания. Прошло уже не одно столетие с того момента, когда на территории бывшей державы главенствующей религией стал ислам, однако немногочисленные зороастрийцы живут здесь до сих пор. В Йезде можно увидеть несколько прекрасно сохранившихся Башен Молчания – весьма своеобразных кладбищ зороастрийцев. Согласно их верованиям, умерших нельзя было ни закапывать, дабы не осквернять землю, ни сжигать, дабы не осквернять воздух. Поэтому им ничего не оставалось, как складывать трупы внутри круглых башен и ждать, пока их склюют птицы. Причем большое значение придавалось тому, какой глаз, левый или правый, падальщики выклюют первым. Если правый, то на том свете у покойника все будет хорошо, если левый, то его ждут некоторые трудности. За этим процессом следили священник и родственники умершего. По понятным причинам такие башни строились за городской чертой.
В наши дни зороастрийцам запретили хоронить людей по древнему обряду, теперь погребение происходит на кладбище, в цементе – таким образом полностью исключается соприкосновение тела с землей и небом. И традиция не нарушена, и хищники не летают, хотя, говорят, что всего 40 лет назад хоронили еще по старинке. В былые времена зороастрийцы могли заключать браки только с адептами своей религии, но сейчас от многих былых традиций, и от этой в том числе, приходится отказываться.
Считается, что в мире около 150 тысяч приверженцев этой религии. В Йезде проживают 30 тысяч, часть – в Индии, куда они бежали от влияния ислама. Мы зашли в действующий храм зороастрийцев. Там бывает много туристов, но в святая святых – место, где постоянно горит огонь, может войти только священник. 5—6 раз в день он подбрасывает дрова – огонь не должен погаснуть, иначе Ахура Мазда, верховное божество, сочетающее в себе все Зло и Добро мира, разгневается (а этого никому бы не хотелось…). Огонь отделен от приходящих толстым стеклом. Он – символ чистоты, и ничто не должно его оскорбить. На одной из стен можно увидеть фотографию храма огнепоклонников в Баку, где огонь, как известно, поддерживается не дровами, а газом. Старик зороастриец, терпеливо рассказывавший нам о своей религии, объяснил, что для поддержания огня большого значения не имеет, какое дерево использовать, лишь бы он не погас. Про основателя религии – Зороастра он сообщил нам, что жил он 6 000 лет назад (в современной исторической науке ясности по этому вопросу нет – разброс составляет около тысячи лет, от XVI до VI века до н. э.).
Мы вышли из храма вместе со стариком зороастриицем. Дойдя до Башни Молчания, мы увидели в середине нее колодец, куда служители сбрасывали исклеванные кости покойников. Старик, стоя на краю этого колодца, задумчиво сказал: «А ведь, возможно, там покоятся кости и моего прапрапрадеда».
Любопытно, но в начале XX века у зороастрийцев существовало предание о Грибоедове. В нем утверждалось, что именно они дали этой духовно одаренной личности «искусственную гениальность» для написания поэмы «Горе от ума». Но так как это состояние нельзя удержать навсегда, Грибоедов смог создать только одну бессмертную пьесу. Но и на этом легенда не кончалась… Оказывается, Грибоедов не погиб при штурме русского посольства 11 февраля 1829 года. Как известно, его тело было настолько обезображено, что опознать его можно было только по искалеченной руке – следствию дуэли с Якубовичем. Так вот, зороастрийцы утверждали, что убит был не Грибоедов, а другой человек (о готовившемся нападении знали заранее). Сам же Грибоедов под другим именем, никем не узнанный, долгие годы жил в Персии.
Объяснить причину появления подобного предания трудно. Не смог этого сделать и Юрий Константинович Терапиано, путешествовавший в Персии незадолго до начала Первой мировой войны и записавший эту легенду. Возможно, за Грибоедова приняли кого-то другого. И все же, как бы хотелось верить, что Грибоедов не погиб, а бродил по далекой и загадочной Персии…
Так говорили об Исфахане еще в XVI веке. Так в Исфахане считают и сейчас. Иранцы твердо знают, что Исфахан неподражаем. Так оно и есть.
Шах Аббас I Великий (1571—1629 годы) сделал его столицей своего государства, хотя оставался ею Исфахан недолго, лишь около 100 лет – под угрозой нападения из Афганистана столицу пришлось перенести сначала в Шираз, а потом в Тегеран. Именно при Аббасе I на главной площади города были сооружены выдающиеся образцы архитектуры. Сама площадь, со всех сторон обрамленная двухэтажными постройками, не менее примечательна с архитектурной точки зрения. Здесь расположены такие шедевры, как мечеть шейха Лотфоллы (1603—1618 годы), мечеть Имама (1611 – 1629 годы) и дворец Али Капу (начало XVII века). Мечети строились примерно в одно время, поэтому весь архитектурный комплекс являет собой воплощенную гармонию. Мечеть Имама потрясает величием и богатством отделки, но не менее поразила нас небольшая женская мечеть шейха Лотфоллы – настолько она пропорциональна и красива. Тут же, на площади, берет свое начало знаменитый исфэханский рынок, который тянется на несколько километров.
Особую атмосферу городу придают 11 мостов через реку Зайенде-Руд, из них 5 старинных. К примеру, Си-о-Се, или «мост 33 арок» длиной 160 метров, был сооружен в 1602 году.
Вообще в Исфахане множество архитектурных памятников и огромных мечетей, есть тут и качающиеся минареты. Это два минарета, расположенные на крыше небольшого мавзолея недалеко друг от друга. Когда служитель взбирается на один из них и раскачивает его, другой тоже начинает трястись. Раньше проделать это мог любой желающий, но так как таковых было слишком много, доступ пришлось ограничить. «А вы не боитесь, что он рухнет от этой тряски?» – спросили мы служителя. «Он уже 300 лет трясется, и ничего», – последовал флегматичный ответ.
Иранцы очень гордятся Исфаханом, хотя самих жителей города не очень любят, считая их жадными. Но нам пришлось убедиться, скорее, в обратном.
Гуляя по городу, мы решили зайти в кафе – самое обычное, с настоящей исфаханской едой. Оно было крошечным, всего на 4 столика. Подошло время обеда, и посетителей было много. Мои спутники ненадолго покинули меня, и я, в ожидании еды, оказался за столиком один. Рядом со мной сидел благородного вида пожилой человек, которому только что принесли «хорешт» – лепешку с симпатичной котлеткой внутри. Я же сидел за пустым столом и, как настоящий путешественник, незаметно рассматривал посетителей. Пожилой мужчина, встретившись со мной глазами, не замешкавшись ни на секунду, жестом предложил мне свою лепешку. Причем сделал он это совершенно естественно и необидно, как нечто само собой разумеющееся. Может быть, он воспринял мой любопытный взгляд как голодный, а может, захотел сделать приятное
