соединением из нескольких корпусов. И большинство историков, возможно, справедливо критикуют его за допущенные им ошибки. Правда, нужно признать в конечном итоге, что это был выбор самого Наполеона и его собственный просчет или неумение правильно сформулировать задачу подчиненным. Но во время противоборства противников на войне промахи, как правило, допускают обе стороны. Война – это сплошная цепь ошибок и быстрое реагирование на них противников. С этой точки зрения можно говорить о том, что и союзники допустили большое количество оплошностей и неправомерных решений, но характер двух сражений (у Лютцена и Баутцена) отчетливо дает понять, что противники Наполеона или приспособились к манере ведения боев великого полководца, или приблизились к уже заданному уровню воинского мастерства, во всяком случае многому научились и не давали себя вчистую переиграть на поле боя. Тут можно отметить и резкую потерю качества французских войск, во многом состоявших из необученных новобранцев, которым уже очень умело противостояли русские ветераны и горевшие мщением пруссаки. Хотя новые части Наполеона по–прежнему демонстрировали способность совершать быстрые переходы, которыми славилась французская армия, но это достигалось большими потерями в отставших, и уже не было элемента внезапности, так как при полном господстве опытной кавалерии союзников на театре военных действий было крайне трудно скрыть большие передвижения армейских корпусов.
Наполеон был явно раздосадован новой нерешительной победой, которая не имела положительных результатов и почти не давала ему дивидендов. Он предпринял активное преследование отступавших в Силезию союзников, но не имел возможности проводить его эффективно при явном преимуществе русской кавалерии и при наличии у Витгенштейна легких казачьих полков. Не помогло и личное руководство императора передовыми частями. Арьергарды союзников умело сдерживали напор французской пехоты, а недостаток конницы ничто не могло компенсировать. Весьма чувствительны оказались и потери в командном составе. 10 (22) мая под Рейхенбахом был убит генерал Ф. К. Кирженер, смертельное ранение получил один из лучших французских кавалеристов генерал П. Ж. Брюйер и рядом с Наполеоном ядро в живот поразило его личного друга и обер–гофмаршала Ж. К. М. Дюрока, умершего на следующий день. 14 (26) мая Блюхер, устроив засаду у Гайнау, нанес внезапный удар конницей (участвовала и русская кавалерия) по дивизии генерала Н. Ж. Мезона (у него было всего 50 кавалеристов), взял много пленных и отбил 11 орудий. После этого французы стали продвигаться медленно и с осторожностью.
В рядах союзников критика в штабных и генеральских рядах Витгенштейна была повсеместно. Например, А. А. Закревский, изливая душу в частном письме к М. С. Воронцову, позволил себе весьма нелицеприятные слова про нового главнокомандующего: «Уж мы успели наделать глупостей вместе с графом Витгенштейном, который много на себя берет и ничего не смыслит». Достаточно резко отозвался он и о Лютценском сражении: «Дело было беспутное, о котором описания делать никакого не буду, а только скажу вам, что было в оном деле 7 главнокомандующих, всякий по своему умению приказывал…», и тут же, предположительно, назвал новую кандидатуру на пост главнокомандующего, М. Б. Барклая де Толли – «Сего крайне не желают люди, живущие в главной квартире, а служащие в линии душевно сего желают, да и польза службы сего требует. Но граф Витгенштейн быть главнокомандующим не может и не в состоянии: эту справедливость все ему отдают»[487]. Витгенштейном оказались недовольны не только русские генералы, но и пруссаки, которого они обвиняли в неудачах. 17 (29) мая главнокомандующим российско–прусскими войсками был назначен Барклай де Толли. Вообще, между русскими и прусскими генералами возникли разногласия по вопросу, куда и насколько далеко отступать. Пруссаки, исходя из общеполитической ситуации, естественно, не желали оставлять свою собственную территорию. Союзники приняли компромиссное решение, они не пошли к Одеру, а остановились в укрепленном лагере близ Швейдница, чтобы иметь возможность соединиться с австрийской армией, которую Венский кабинет положительно обещал выставить уже в июне. Союзное командование опять шло на большой риск, так как французы уже к этому времени взяли Бреслау, нависнув над лагерем под Швейдницем.
Плейсвицкое перемирие
В этой ситуации 23 мая (4 июня) главные силы противников застало заключенное при австрийском посредничестве Плейсвицкое перемирие, согласно которому военные действия прекращались до 8 (20) июля 1813 г. (позже продолжено до 29 июля). Демаркационная линия между ними была назначена по Эльбе от Гамбурга (в конце мая туда вошли войска маршала Даву) до Магдебурга, далее к Франкфурту–на–Одере и до устьев р. Кацбах, а затем через Лигниц до Богемии. Город Бреслау объявлялся нейтральным. Перемирие в целом учитывало все произошедшие изменения на второстепенных участках театра военных действий. Осажденные французские гарнизоны крепостей (Данциг, Модлин, Кюстрин, Замостье, Штеттин) должны были весь этот период получать продовольствие.
Согласившись на перемирие, обе стороны исходили из собственных здравых оценок момента, и оно не было заключено, если бы не отвечало интересам Наполеона или союзников. Например, офицер русского штаба А. А. Щербинин позднее свидетельствовал: «Мы не могли отвергнуть предложение о перемирии. После сражения под Бауценом беспорядок господствовал и в армии. Переменив главнокомандующего… надобно было ему дать время к приведению армии в устройство»[488]. После двух неудач войска союзников находились не в самой благоприятной ситуации (можно сказать, в очень трудной), хотя на севере Германии их ряды пополнили высадившиеся в Померании шведские войска наследного принца Карла–Юхана. В то же время, заключив военный союз с Наполеоном, против выступила Дания, несогласная отдать шведам принадлежавшую ей Норвегию. В целом союзники были потеснены на севере Германии и вынуждены оставить Саксонию, а под постоянной угрозой захвата находился Берлин.
Положение Наполеона в Германии, несмотря на присоединение к нему важных союзников (Саксонии и Дании), также нельзя было назвать устойчивым и прочным. Лояльность большинства немецких государств можно было назвать относительной. Французского императора очень беспокоило двусмысленное, а, по существу, и враждебное отношение Австрии, которая занималась мобилизацией своих вооруженных сил. Невразумительные полупобеды французского оружия под Лютценом и Баутценом, с нашей точки зрения, только подтолкнули Австрию в состав коалиции, поскольку австрийцы получили свидетельства явной слабости наполеоновской армии. Собственно, во французских войсках имелись большие проблемы – в первую очередь с кавалерией и в вопросах снабжения.
Обе стороны нуждались в отдыхе, реорганизации и в подтягивании резервов, и каждая стремилась максимально эффективно использовать мирную передышку. Кому оказалось перемирие выгодней? Большинство историков не без оснований и категорично считают, что союзникам. На момент подписания соглашения у французов, хотя их войска и были крайне утомлены, все же имелись неплохие перспективы для ведения дальнейших наступательных действий. Чего нельзя сказать про союзников, значительно уступавших войскам Наполеона в численности. У них в тех условиях имелось мало шансов удержаться на левом берегу Одера, а отступление отдавало бы во власть французам большую часть Пруссии с Берлином. Оставалась лишь надежда на выступление австрийцев, а Венский двор не торопился, считая, что для столь решительного шага нужно хорошо подготовиться, в первую очередь мобилизовать, вооружить и подтянуть к границам армию (хороший аргумент и для ведения переговоров). Наполеон же еще питал иллюзии, что во время переговорного процесса сможет найти общий язык с Александром I и договориться с ним. Но в 1813 г. время неумолимо работало не за, а против Франции.
Если вернуться к поведению Австрии, то, раскладывая политический пасьянс, она старалась не ставить собственное существование на одну карту. Австрия оставалась на континенте в 1813 г. единственной страной (кроме Франции и России), все еще располагавшей ресурсами великой державы. Но Дунайская империя стремилась как можно дольше балансировать между ослабленными войной Францией и Россией, в идеале не желая победы ни одной из этих сильных держав. Трудно даже точно сказать, кого руководитель австрийской политики К. Меттерних опасался больше – Франции или России? Правда, сильнее всего он как раз боялся заключения прямого сепаратного мира между Францией и Россией, тогда Венский кабинет ничего не получал, а только значительно терял, а именно свое влияние в Европе. Австрия встала на путь военного посредничества, чтобы попытаться бескровно получить обратно территории, потерянные
