они возделывают небольшие участки кукурузы или сахарного тростника.
Женщины шагают по обочине, сгорбившись под тяжелой вязанкой длинных сырых жердей. Когда ветви высохнут — будут дрова. Все дрова в радиусе 5-10 километрах от деревни уже сожгли, приходиться таскать издалека. В попытках разрешить топливный кризис, в начале века в эти места завезли из Австралии высокий эвкалипт. Он растет очень быстро, но горит только тогда, когда хорошо высохнет. В окрестностях жилья созданы целые плантации эвкалиптов. Их рубят в 20-30-ти летнем возрасте и пускают на дрова. Сухие листья эвкалиптов содержат много смол и вспыхивают в костре ярким, шипящим пламенем, но не надолго. Самые предприимчивые люди, делает «бизнес на угле»: группа из трех-четырех босых людей в лохмотьях уходит далеко в горы, где еще не выбрали сухостойные деревья. Там они живут в шалаше, питаясь вареной кукурузой, и пережигают дрова в ямах, без доступа воздуха.
Получается древесный уголь, который у нас продают в аптеках под названием «активированный». Чтобы ветви быстрее сохли и сгорали, с эвкалиптовых веток срезают кору.
Пока древесина пережигается, плетут из полосок коры высокие мешки-корзины. Наполнив их углем, выносят свою продукцию «на трассу» и пытаются продать проезжающим 3–4 раза в день машинам. Договариваются так: «Один мешок — водителю. Остальные — довезти до деревни». В деревне спрос на уголь велик, но не в медицинских целях, а для приготовления еды в харчевнях. Горсть древесного угля подкладывают на специальную железную подставку, сверху чайник или кастрюлю. Чтобы «поддать жару» нужно быстро-быстро махать плетеной тарелкой снизу очага — два литра воды вскипают через час в сухую погоду. Кипятком заваривают чай или местный кофе — зерна слабо обжаренные и вкус специфический.
Национальное эфиопское блюдо — лепешка «инжЕрра». Пшеничная мука очень дорогая, и большинству эфиопов не по карману. Инжерру пекут из зерен какого-то местного растения, похожего на алое, только с более темными и мясистыми листьями. Мука получается коричневого цвета, тесто замешивают на воде и специях. На угли ставится специальная глиняная тарелка — диаметром около полуметра. Когда поверхность раскалиться — сверху льют тесто тонкой струйкой, создавая по поверхности тарелки слой в 3–4 миллиметра. Накрывают большой крышкой и жарят до готовности, не переворачивая. Потом, в остывшую инжерру заворачивают мясо с зеленью, вареную картошку или другие овощи. Я сначала думал, что горький вкус инжерре придают приправы от мяса, но когда попробовал кусочек прямо с жаровни, убедился, что это само тесто такое горько-кислое на вкус. А мясо перчат просто потому, что больше никак его не сохранить. Некоторые из нас, уже на вторую неделю «полюбили инжерру» и с удовольствием угощались этой распространенной эфиопской едой.
В тот день, 20-го сентября, перейдя по мосту реку с глиняной водой, мы угощали себя кофе в единственной на всю деревню «столовой»: возле одной из типичных круглых хижин стоял четырехугольный навес из веток. Вокруг низенького стола — четыре плетеные табуретки.
Хозяйка сидит рядом на земле, голая выше пояса, один ребенок с помощью лямки закреплен за спиной, другой — кормиться грудью. Пред ногами — кухня: кувшин с водой из ближайшего ручья; мятый чайник на нагревательной подставке с тлеющим древесным углем; несколько глиняных крынок с чаем, кофе и специями. Зерна кофе обжариваются и толкутся тут же, в высокой ступке. Процесс занимает четверть часа на одну чашку. На всякий случай, сначала спрашиваем о цене. Но в деревнях редко пытаются тебя обдурить, хотя и понимают, что белый человек — денежный. На пальцах подтверждаем цену и заказываем нужное количество чашек.
Автор этих строк кофе не пьет вообще. В то время, как все сидят за столиком, подсматриваю за изготовлением. После прошлого клиента чашка ополаскивается в тазике с грязной водой, в котором плавают соринки. Вот за спиной заплакал ребенок, женщина черпает воды из этого таза и вливает в ротик крошке, приговаривая типа: «Попей, дитятко. Не надо плакать, пей» Ее тело и руки, без сомнения много месяцев не знали мыла и горячей воды. Дети постарше толкутся вокруг, приговаривая «ю-ю». Многие с вздувшимися животами, из одежды — в лучшем случае трусы цвета дорожной пыли. Из рук в руки переходит какой-то грязный корешок, который заменяет им и «Сникерс» и «Обит без сахара» — пожевал сам — дай пожевать товарищу. Уронил? Ничего! Вытри об пузо и жуй дальше! Дети постарше предлагают нам купить жареную кукурузу или палочки сахарного тростника. Другой продукции в этих деревнях не производят.
Глава 18-я
— В город Айкель.
Идем по деревне дальше, заглядывая в каждый сарай, который может оказаться «сельмагом» с вопросом: «Даббо алле?» («Хлеб есть?» Амхарский яык.) Нет, здесь тоже хлеба нет. В один прекрасный момент нам на помощь приходит… да-да! Это же наш вчерашний хелпер! Почему же не уехал на утренней машине? Специально из-за нас слез — шпион какой-то, вредитель!
— Пошел прочь. Мы в твоей помощи не нуждаемся! Из-за тебя не можем второй день уехать…
— Я не виноват! Это водители не хотят везти без денег.
— А ты тоже надеешься получить денег?
— Нет-нет. Я только хочу помогать вам!
Решив, что наш «друг» является представителем местного ГКБ, придется терпеть его нелегкую «дружбу» и дальше. Прикупив инжерры, вышли за деревню и стали ждать у ручья, в издевательство над хелпером, играя в «города» и другие русскоязычные ребусы.
Погода портиться — в Эфиопии сезон дождей. Накрываемся полиэтиленом, а наш провожатый, решив показать что и он не лыком шит, мастерит себе шалаш в ветвях дерева. Как только он устроился, мы снова пускаемся в путь и «другу» приходится тоже покинуть гнездышко.
Дорога размыта вдрызг. Лужи и грязь местами по колено. Некоторые из нас накрылись плащами, другие же, напротив, радуются прохладе — всего +21 градус! Шлепаем по холодным лужам, преодолеваем вброд ручьи и реки, перевал за перевалом, километр за километром.
«Друг» не ожидал такой прыти и, к тому же, начал мерзнуть. Майка и джинсы для такой погоды очень мало для жителя центральной Африки. К вечеру он настолько закоченел, что его уже знобит и он не может перейти очередную речку. Человечность взяла верх над прагматичностью:
Антон дал свою теплую куртку, припасенную для подъема на Килиманджаро.
За широкой каменистой рекой — очередная большая деревня. В магазине нашли и «даббо»
(хлеб) и чай. Кстати, любопытно, что чай, так и называется «чай», или «шай» на всех африканских языках.
Быстро темнеет. Угощаем продрогшего «друга» стаканом чая и булкой. В благодарность он вызывается организовать нам ночлег — это вовремя, дождь снова усиливается. Через двадцать минут нас зазывают ночевать: темный сарай, стены даже не обмазаны глиной, крыша из непонятно чего. Освобождая место для ночлега, выносят мешок с углем, подставку для чайника и таз с грязной водой. Кровати из сухих веток, сплетены из полосок коровьей шкуры. Все начинают суетится и бегать по соседям, пока в сарай не набивается семь разновысоких кроватей. Рюкзаки уже ставить негде, на коленях достаю фонарик и освещаю «вписку». В углу, под потолком, на жерди, спять шестеро кур и петух! Вот так ночлег — мало того, что под ногами не пол, а черная липкая грязь, так еще и «курам на смех» будем всю ночь птичий помет с себя счищать! Совещаемся: ночевать или уходить? Все сомнения отпали, когда появился хозяин
