Вопреки авторитету Константина как властителя империи и его энергичным объединительным усилиям, десятилетия спустя после его смерти в 337 году раскольнические течения внутри церкви вновь со всей силой заявили о себе. Соборы в Эфесе в 431–м и в Халкедоне в 451 году были использованы церковными вождями не для поиска общих оснований, а как возможность навязать соперникам свои взгляды. Следствием такой политики стало то, что церковь, единое земное тело Христа, которое с таким усердием создавал Павел и удерживал от распада Константин, в конце концов раскололась полиниям культурного раздела.
Средоточием доктринальных разногласий между епископами была природа Христа и Марии. Имел ли Христос всю полноту божественности, или был частью богом, а частью человеком, в каковом случае сливались ли эти разные части воедино в его личности или существовали рядом друг с другом? И было ли возможно для Марии, как человека, дать жизнь божественному существу, а если было, не являлась ли некоторым образом сама Мария больше чем смертной женщиной?
Эти оспариваемые или отстаиваемые разными епископами тезисы оказались роковым образом увязаны с внутрицерковной политической борьбой, в которой каждая группа старалась присвоить себе право быть источником общеобязательной ортодоксии. В конечном счете епископы и рядовые члены церквей Востока, где по–прежнему было сосредоточено большинство христиан, предпочли раскол отказу от своего понимания веры. Копты из Египта и Эфиопии, сирийские яковиты, армяне и несториане — все они пошли собственными путями. Римские епископы также видели, как отдалялась восточная церковь и как константинопольские первосвященники, воспользовавшись поддержкой императоров, сумели перехватить у них верховный статус. Начиная с V века, посреди развала Западной империи, западному христианству с его центром в Риме пришлось искать самостоятельный путь.
Для христианства, возвысившегося в период кризиса конца III века, большая часть следующего относительно безмятежного столетия стала временем процветания. Однако начиная примерно с 380 года Западная империя начала расползаться на мелкие области, все более уязвимые для вторжения нехристианских народов и культур. Христианству было необходимо приспособиться к этому непредсказуемому и таящему многочисленные опасности миру, и на сей раз западная, или латинская, церковь должна была найти способ справиться с кризисом, не имея за спиной политической и военной мощи империи. Раскол и внутрицерковные разногласия оставили латинское христианство наедине с тяжелыми проблемами, распад же Западной империи угрожал, казалось, самому ее существованию. Хотя, как мы увидим, ожидаемые разрушительные последствия гибели империи слишком переоценивались, в условиях упадка римской политической системы латинская церковь оставалась единственным институтом, являвшимся носителем сколько?нибудь универсального единоначалия. Разногласия, сотрясавшие восточную церковь, ощущались и на Западе, однако здесь их эффект оказался иным. Отчасти это объяснялось тем, что Запад уступал Востоку в экономическом и политическом развитии и поэтому власть находилась в руках меньшего числа людей. Но еще одним фактором, направившим западное христианство по иному пути развития, стала его обновленная доктрина—цельное и открытое для всех учение, которые было создано гиппонским епископом Августином и которое позволило латинской церкви сохранить внутренний мир на следующую тысячу лет.
Есть две главных причины, по которым Августин занимает в нашем сознании такое впечатляющее место. Во–первых, обширнейший корпус его сочинений не только сохранился, но и продолжал все последующие века оказывать самое широкое влияние. Во–вторых, его откровенная автобиография — одно из первых произведений в этом жанре вообще — самим фактом своего существования сделала так, что мы знаем о нем больше, чем о любом другом его современнике. Родился Августин в 354 году, у родителей–христиан, живших в североафриканском городе Тагаст (ныне Сук–Ахрас). Оттуда он отправился в Карфаген, чтобы получить образование в классической латинской литературе, и его образ жизни не отличался благонравием — через какое?то время он стал сожительствовать с девушкой– служанкой. Его тогдашние устремления сводились к карьере судебного оратора на имперской службе, однако от планов на будущее и от родительской веры его отклонили встречи с членами некоторых раскольнических христианских групп.
Официальная латинская церковь провозглашала Библию источником истинной премудрости, и вера в написанное вней являлась непререкаемым законом. Однако для юных знатоков латинской классики это казалось нелепостью. Ветхий Завет представлялся им коллекцией диковатых историй и самых обычных народных преданий, переведенных плохой латынью. Воспитанные на блестящем слоге Цицерона и Вергилия, многие из них, несмотря на симпатии к христианству, в своем восприятии Ветхого Завета не могли освободиться от чувства недоумения или даже отторжения, вызываемого его формой и содержанием.
Вслед за другими образованными римлянами Августин увлекся манихейством — учением секты, которая ставила себе целью объединить все религии мира. Манихеи верили в Христа как в великого учителя, который совершенно не нуждался в опоре на древних иудейских пророков. Центральный догмат манихеев гласил, что мир состоит из двух разных частей, доброй и злой, которые смешиваются между собой вовсем сущем, в том числе в людях. Человек способен жить доброй частью своей души и ума и обособить злую часть — злые помыслы, поступки и желания, — оставив ее в бездействии. Такая концепция выглядела чрезвычайно привлекательной в глазах Августина и тех. кто, имея, подобно ему, на своей душе множество мирских грехов, хотел сохранить добрую часть незапятнанной. Бог, сотворивший порочный материальный мир, был злым богом, благо же принадлежало другому богу — тому, который одухотворял.
После преподавания философии в Карфагене Августин перебрался в Рим и затем в Медиолан (Милан), где в 384 году был назначен профессором риторики. Это было необычное время — последние десятилетия находящейся на излете Западной империи. Императорам приходилось вступать в отношения с готскими племенами, стекавшимися с востока и севера, выделять им государственные земли в обмен на воинскую службу. Эти отношения носили очень ненадежный характер, и их разрыв в результате привел к постепенному развалу империи, но в 380–х годах хрупкий взаимный баланс между императором, сенатом, армией и силами готов и гуннов еще поддерживался. Рим как центр начал терять значение уже в правление Диоклетиана: императоры проводили много времени в поездках, строили дворцы в отдаленных местах империи, а сама она медленно распадалась на полуса- мостоятельные образования. Хотя сенат по– прежнему заседал в Риме, и сам город, и его патрициат играли все меньшую роль в политической жизни. Император Феодосий (правивший в 379–395 годах) перевел свой двор в Медиолан — город, в котором помимо римлян, лигурийцев, потомков местных аборигенов инсубров, присутствовало немало чужеземцев и в котором царило такое же конфессиональное разнообразие: католики жили бок о бок с арианами и язычниками, манихе- ями и гностиками. Приграничные провинции всегда оставались зоной, где культура и исконное население Рима смешивались с внешними культурами и народами: когда в IV веке рубежи римских владений оттянулись к югу, вся Западная империя превратилась в большую мозаику разных групп и интересов.
Вскоре по приезде Августин увлекся воззрениями Амвросия, католического епископа Медиолана и видного политического деятеля западной церкви. Амвросий видел в христианстве религию духа, которая объединяет души как нематериальные сущности, скрытые от взгляда оболочкой плоти. Это нематериальное понимание религии и мира явилось совершенной новостью для Августина — как и большинство других, он всегда исходил из того, что Бог должен присутствовать в материальной действительности. Учение Амвросия показывало, сколь серьезное влияние оказывали на христианское богословие Плотин и другие неоплатоники. Платоновский мир идеалов оказывался у него безвременным, совершенным царством духа, а реальный мир представлял испорченную версию, которая со временем только сильнее приходила в упадок. Если Платон верил, что идеальный мир доступен человеческому разуму, рациональному мышлению, то по мнению Плотина, и впоследствии Августина, «Единое», или Бог, существовало абсолютно за гранью человеческого понимания. Как позже, обращаясь к Богу, написал Августин: «Я по нял, что удален от Тебя». Интерпретация Плотина, сформулированная Амвросием, апеллировала к ученым инстинктам Августина и в конечном счете заставила его, отвергнув манихейство, прийти в объятья католической веры. В 386 году он крестился и после пяти лет, проведенных в Сицилии и Тагасте, был назначен епископом портового города Гиппон на южном побережье Средиземного моря, где и
