источники редки и, что еще хуже, часто далеки от реальности — являясь преимущественно сочинениями монахов, жаждущих продемонстрировать торжество христианства над темными силами язычества или рассказать о спасении народа, произошедшем через принятие истинной веры. Тем не менее в последнее время появилось достаточно материала, позволившего историкам создать новый образ этой эпохи — образ, в котором попросту растворились многие из привычных исторических вех нашей цивилизации.
У расхожего представления о раннем Средневековье всегда была основополагающая идея, которая заключается в том, что единство является, или являлось, идеалом европейской цивилизации. Если Римская империя и Карл Великий обеспечили политическое единство континента, то католическая церковь и франкское завоевание, начиная примерно с 900 года н. э.. дали единство духовное и культурное. Всякое отклонение от этих «идеальных» единств подзразумевало хаос, анархию и разрушение. Хотя варварские нашествия после 400 года н. э. уничтожили объединяющие структуры римской цивилизации, христианству удалось сохранить себя в изолированных сообществах, и таким образом после 600 года н. э. миссионеры уже смогли отправиться в варварские земли Англии, северной Гкллии, Нидерландов и Германии для обращения язычников в истинную веру. Родилась христианская культура, однако даже Карл Великий, выдающийся объединитель. не сумел надолго сковать единством континент, на котором заправляли варварские короли; как следствие, все пришло к тому, что на карте Европы возникли отдельные государства.
Нас учили, что падение Римской империи было вызвано массированным притоком варварских народов, который она отчасти сама же и поощряла. Но понятное пристрастие к впечатляющим жирным линиям на карте заставляет придавать «племенным» миграциям и вторжениям непомерно большое значение. Движение людей и культур наверняка было процессом постепенным — непрерывным дрейфом, порожденным нескончаемыми метаморфозами жизненного пространства. Одна из недавних гипотез гласит, что гранцы империи встали барьером на пути естественной человеческой миграции с востока на запад и позже с севера на юг. Эта миграция, связанная с климатическими изменениями и экстенсивным хозяйствованием, происходила на протяжении столетий, медленно пермещая малые людские группы с востока через всю карту Европы. Римское завоевание Галлии, западной Германии, Дакии, Британии и других окраинных провинций, установление постов таможенной службы и пограничной стражи остановило эту миграцию, что привело к скоплению населения во внешних областях. Именно это популяционное давление, а не слабость имперского центра, стало самым важным фактором подрыва римского влияния на окраинах. Эти внешние поселенцы не жили в отрыве от римского мира, они были включены в римскую торговую систему, кто?то перенимал культурные привычки римлян, их вожди входили в сношения с имперскими властями. Варваров звали воевать за империю и даже приглашали формировать собственные легионы внутри армии, компенсируя службу землей и деньгами — тем самым неявно признавая как потребность варваров в земле, так и наличие ее ресурсов у империи. Число варваров, находившихся на военной службе Риму, росло все быстрее, происходило размывание власти, а раздоры между группами вели не столько к коллапсу империи, сколько к утрате центральной инстанцией решающего значения.
Некое впечатление о нагнетавшемся внутри империи напряжении позволяет составить непростая история взаимоотношений между Аларихом и римскими властями. В конце IV века Аларих, вождь вестготов, был приглашен Феодосием на службу в Западную империю, где ему поручили командование готскими частями имперской армии. Однако после смерти имератора он откочевал на юг, в Грецию, и там получил предложение от восточного императора Аркадия за вознаграждение вторгнуться в Италию. После поражения от отрядов нового западного императора Гонория он вновь получил денежное предложение сменить союзника, но, так и не увидев обещанного золота, в 410 году захватил Рим и подверг его разграблению — к тому времени, правда, двор императора находился в Равенне, и Рим не представлял политического значения. И хотя взятие Рима стало рубежным и символическим событием, в целом варвары не преследовали цели разрушения империи — они пришли на юг в поисках земли и безопасности, а не для того, чтобы сеять насилие и хаос. Переселение народа, которое задним умом ощущается как поворотный эпизод истории, на самом деле было преимущественно мирным и постепенным.
Хотя в результате ослабления центральной власти Рима местные жители обрели больший контроль над своей территорией, это не было простой передачей власти из одних рук в другие. Все хозяйство Западной империи было самым тесным образом завязано на ее выживание. Разные провинции процветали в разное время и в разной степени, но общая экономическая система работала за счет циркуляции денег, добываемых через налогообложение с помощью армии и гражданской администрации и в свою очередь расходуемых на поддержание и строительство публичных зданий, приобретение продовольствия, снаряжения и прочих необходимых товаров. В этой системе местные жители удерживались в состоянии, близком к нищете — в их среде болезни и недоедание были широко распространенным явлением, — а значит, оказывались неспособны дать экономике что?либо кроме налогов. (На гораздо более урбанизированном Востоке дела обстояли совсем иначе.) Когда римская администрация исчезла, вся система немедленно рухнула, и именно эти события, а не учиненные варварами разрушения, изменили социальную географию Западной Европы столь кардинальным образом.
Модель общественного развития после коллапса империи сформировалась, по крайней мере, в некоторых провинциях, еще во времена кризиса начала III века. Хотя порядок был восстановлен и IV век стал эпохой стабильности и процветания, особенно в западных провинциях Галлии и Британии, империя трансформировалась в более фрагментированное образование, как политически, так и культурно. В каждой области местный «патрон»» (patronus) —правитель, номинально назначаемый Римом, — получил еще больше власти и самостоятельности. По мере того как контакты с Римом стали сходить на нет, он превращался в человека, который выступал посредником между гражданами и остальными подданными с одной стороны и законом и сборщиком налогов с другой. Патроны способствовали поддержанию стабильности, собирая деньги для имперской казны и рекрутов для имперской армии и одновременно держа под контролем граждан и крестьян. (Позднее этот порядок стал образцом также и для феодальной системы.)
В последние годы Западной империи местная структура потребностей и обычаев, местная властная иерархия стали важной альтернативой культуре контролирующего центра. Искусство и орнаменты на римских постройках III?IV веков демонстрируют едва заметные «туземные» вариации римского стиля, свидетельствующие о новой жизни местных традиций изобразительного искусства и зодчества. Состоятельные члены общества предпочитали строить роскошные поместья и дворцы в сельской местности или пригородах, нежели внутри городской черты. На этих виллах можно было найти прекрасные мозаики, мраморные стены, разгороженные занавесями галереи и, самое примечательное, банные помещения для личного, а не для публичного пользования—личное удовольствие ценилось выше, чем жизнь напоказ. Одним из парадоксальных эффектов такой региональной автономии явилось то, что местные жители стали жить более по–римски. Большие возможности распоряжаться собственными делами привили средним классам Италии, Испании, Гкллии и других регионов бблыпую любовь к культуре империи. Они стали говорить на местных вариантах латыни — тем самым дав начало современным романским языкам, — а кельтский язык и культура пришли в забвение даже в сельской Галлии. Коренные обитатели строили себе загородные виллы, носили римскую одежду, скрепляемую римскими фибулами, и даже варвары южной Германии стали усваивать римские обычаи. Для этих самодостаточных провинциалов империя приобрела абстрактное качество, и теперь больше воплощалась в фигуре императора, нежели в самом Риме и его институтах.
В последние десятилетия империи ее культура трансформировалась и в другом ракурсе, демонстрируя возросшее влияние культуры христианской. Мозаики IV века из Остии, портового города в устье Ткбра, отсылают к классическому искусству прошлого, но, вместе с тем. и к будущим средневековым живописным и скульптурным изображениям человека. На протяжении почти тысячелетия идеальная жизнь человеческого духа персонифицировалась фигурой ученого мужа классического периода, окруженного книгами и учениками и с интересом вглядывающегося в мир. В течение IV и V веков этот образ ушел в прошлое, и идеалом человека сделалась фигура христианского святого. У статуй, найденных в Остии, мы видим застывшие черты лица и возведенные глаза — они обращены внутрь, то есть в душу, и вверх, тоесть в небеса. Отмерла и классическая идеализация человеческих пропорций: поскольку изображения святых и благочестивых людей писались ради
