офицеры и солдаты, кто пережил их серьезное и дорогое крещение огнем, в конечном счете использовали свое ускоренное обучение для нанесения ужасных потерь своим мучителям.
— …Вследствие этого мы вынуждены приостановить наступление на фронте Группы Армий «Центр» до получения дополнительных подкреплений. Если будет позволено, я бы даже предложил частично сократить линию фронта, отведя войска четвертой армии и второй танковой армии на линию…
— Что? Гальдер, вы опять придумали что-то неприемлемое? Ни о каком отступлении не может быть и речи! Вы предлагаете отступить сейчас, чтобы потом, в ходе наступления, опять отвоевывать уже политое кровью наших солдат пространство? Нет, нет и нет. Остановка наступления — временная. Поэтому приказываю закрепиться на достигнутых рубежах и готовить исходные районы для окончательного наступления на Москву. Большевики достигли предела в наращивании своих сил. Все их резервы брошены на фронт, в тщетной попытке остановить натиск наших армий. Но мы имеем возможность снять дополнительные силы из Франции. Англичане прочно заперты на своем острове, они не смогут высадить десант в зимнее время, а к началу лета мы уже сможем перебросить основные части вермахта обратно. Вот, господа генералы рецепт победы, который я вам предлагаю. Вам остается только воплотить его в жизнь!
— Но, мой фюрер, если русские снимут войска с Дальнего Востока?
— Гальдер, вы неисправимый пессимист. Как они могут ослабить оборону перед лицом готовой к наступлению японской армии. Не так ли, Риббентроп?
— Так точно, мой фюрер. Японцы заверили меня, что с началом нашего наступления на Москву их Квантунская армия также перейдет в наступление.
— Видите, Гальдер? Мною учтено все.
— Да, мой фюрер, все. Кроме возможных резервов русских.
— Гальдер, вы специально провоцируете меня? Адмирал, сколько резервных дивизий могут выставить русские?
— По нашим данным, не более пяти — десяти дивизий, но практически без вооружения, инженерного имущества и даже обмундирования. Вот доклад маршала Буденного, полученный нашими агентами. В нем он сообщает, что формируемая двести семьдесят третья пехотная дивизия не получила ни палаток, ни обмундирования, в артиллерийском полку имеется всего двадцать орудий образца тысяча девятьсот второго года и ни одной гаубицы, а стрелкового вооружения получено всего тридцать процентов от штата.
— Видите, Гальдер, разведка подтверждает мою правоту. Большевики исчерпали все возможности для сопротивления. Их четыреста дивизий по силам едва равны ста пятидесяти нашим, а после получения подкреплений мы будем иметь еще большее превосходство. Поэтому я уверен в успехе. Остается лишь как можно тщательней подготовиться, не упуская ни малейшей мелочи, и мы сможем перейти в решающее наступление этой войны!
На 31 декабря 1941 года Красная Армия состояла из 74-х армий (50 полевых, 5 механизированных, 18 воздушных и трех — ПВО), 250 корпусов (157 стрелковых, 37 механизированных, 6 артиллерийских, 7 ПВО и 34 авиационных) и 838 дивизий и бригад.
Вот так и удалось мне вместо Ташкента попасть снова на фронт. В Саратове отстал от санпоезда, зашел к местному начальнику ПВО. Поговорили. Ему как раз не хватал опытных летчиков, поэтому я попал в формирующийся полк ПВО. Едва успели провести несколько вывозных полетов, как нас перебросили в распоряжение командования ПВО Москвы, а оттуда — в распоряжение воздушной армии Западного фронта. Поэтому и летаем над замершей линией фронта. Фрицы кажется совсем ослабли и лишь иногда пытаются выбить наши части из наиболее важных поселков и городков. Готовятся к зиме, я думаю. Даже их авиация почти не появляется в воздухе, поэтому сегодня мы патрулируем над линией фронта всего одним звеном. Патрулируем введенным недавним приказом Главкома ВВС «соколиными качелями». Моя пара сейчас набирает высоту, а сменяющая нас пара снижается, меняя высоту на скорость. Скоро и мы достигнем верхней точки подъема и оттуда ринемся, словно на гигантских горках вниз. Таким образом мы всегда имеем или запас высоты, или запас скорости для боя с пытающимся прорваться через зону патрулирования врагом. Здорово придумано, намного лучше старых наставлений, заставлявших нас кружить над землей на минимальных скоростях, подставляя фрицам хвост для удара.
В наивысшей точке подъема я внимательно оглядываюсь вокруг и замечаю около десятка самолетов, летящих к фронту из нашего тыла. Командный пункт молчит, но я на всякий случай передаю по рации:
— Я Серый, самолеты на шесть.
Успеваю заметить, что ведущий второй пары покачал крыльями и начинаю снижение, стремясь оказаться поближе к летящей колонне. КП по-прежнему молчит, в наушниках внезапно начинают завывать помехи. Оглядываюсь. На немецких позициях видны кроваво-красные сполохи разрывов. Еще раз всматриваюсь в подлетающие самолеты. Это же наши «чайки», то есть И-153 и И-15, летящие в колонне пар. Чуть доворачивая, пролетаем рядом. Я успеваю заметить висящие под нижним крылом бипланов характерные силуэты реактивные снарядов. Летят на штурмовку. Что же, прикроем при необходимости. Качнув крылом, разворачиваюсь. Ведущая «чайка» тоже покачивает крыльями в ответ. Переходим в набор высоты, внимательно оглядывая окрестности. Помехи не сильные, но могут помешать связаться с КП, поэтому приходится полагаться только на себя. Усмехаюсь, вспомнив, что буквально несколько месяцев назад такое положение считалось вполне нормальным, а наведение на цель наземные пункты ВНОС производили, выкладывая полотнище — стрелу в направлении полета замеченных самолетов фрицев.
На земле царит огненное веселье. На узле сопротивления фрицев рвутся и рвутся снаряды, но и противник не остается в долгу, отвечая огнем. По ранее белоснежной, а теперь грязной поверхности земли медленно ползут коробочки танков. Некоторые горят и густой жирный дым поднимается к нему, затрудняя наблюдение. Заметив подлетевшие самолеты, наши выпускают несколько ракет красного дыма. Перестроившись в круг, «чайки» не обращая внимания на вспыхивающие разрывы зенитных снарядов, начинают обстреливать фрицев. Сорвавшиеся с крыльев огненные змеи устремляются к земле, добавляя к царящему там хаосу и дыму свою лепту. Помогаю штурмовикам, перейдя в пикирование и поливая очередями обнаружившую себя стрельбой зенитную батарею. Отворачиваю, в этот момент огоньку добавляет ведомый. Переходя в набор высоты, успеваю заметить, как внизу что-то взрывается. Это мы, похоже, удачно попали. А «чаек» уже только девять. Собравшись в колонну, они уходят в наш тыл, домой. Кстати, и у нас горючее заканчивается. Пора уходить. Осматриваюсь. Ага. Вот и второе звено. Сквозь помехи слышу условный сигнал смены. Покачав крылом, разворачиваюсь на курс возврата, за нами пристраивается вторая пара. Еще раз покачав крылом прощаемся со сменившими нас товарищами.
До аэродрома остается совсем немного, когда мне вдруг становится жарко. Температура воды выше допустимой нормы и продолжает расти. Еще немного и движок заклинит. Передаю по рации о происшествии. Высматриваю подходящую площадку внизу и начинаю снижаться. Внезапно движок несколько раз чихает. Потом слышится резкий скрежет, удары, словно в моторе что-то лопнуло и он окончательно глохнет. Все, остается только садиться.
Скорость еще велика, но застывший на полуобороте винт служит неплохим тормозом. Осторожно выпускаю щитки и закрылки. Есть! Самолет еще резче теряет скорость, белая, казавшаяся с высоты такой ровной, а на самом деле покрытая застругами и холмиками равнина быстро приближается. Очень быстро, несмотря на все принятые мною меры. Мозг работает четко, руки действуют уверенно и словно бы самостоятельно. Чуть выравниваю машину, стараясь, чтобы она коснулась земли более равномерно, выключаю бесполезное зажигание, чтобы предотвратить пожар при ударе о землю, выключаю рацию, отстегиваю все провода и чуть подтягиваю ремни. Бросив ручку управления, упираюсь руками в приборную доску. Едва успеваю проделать все это, как самолет резко ударяется о землю, с такой силой, что у меня темнеет в глазах. Подскакивает, снова ударяется. Теперь, скача, словно необъезженная лошадь на всех
