фанатизма. Он никогда не моргал. Его веки казались парализованными. Он провел большую часть своей жи зни в Сибири, и лицо его носило следы изгнания. Я также обменялся рукопожатием с плотно сложенным челове ком, с бледным лицом, с черными усами, густыми бровя ми и подстриженными бобриком черными волосами Я мало обратил на него внимания. Он не сказал ни слова Он не казался мне достаточно значительной фигурой чтобы включать его в мою галерею большевистских портретов. Если бы ктонибудь тогда провозгласил его собравшейся партии, как преемника Ленина, делегаты встретили бы это хохотом. Человек этот был грузин Джугашвили, известный ныне всему миру как Сталин человек из стали.
Из этих новых знакомых наибольшее впечатление произвел на меня Луначарский. Человек блестящего ума и широкой культуры, он с большим успехом, чем кто либо, обращал в большевизм буржуазных интеллигентов или внушал им терпимость к большевистскому режиму. Это он вернул Горького большевикам, к которым он, может быть, не подозревая сам, принадлежал всегда. Это он настаивал на сохранении буржуазного искусства, от* стаивал сокровища русских музеев, и ему в первую оче редь обязаны тем. что до сих пор в Москве существуют опера, балет и знаменитый Художественный театр. Это Луначарский, в прошлом приверженец православия, под нял «болыпевизирующее» движение в русской церкви. Блестящий оратор, он выдвигал оригинальные аргумен ты в защиту своей пересмотренной религии. Это было в первый год большевистского режима, когда он произнес свою знаменитую речь, в которой он сравнивал Ленина, преследовавшего капиталистов с Христом, изгонявшим менял из храма, и закончил ее поразительным выво дом — «Если бы Христос был жив теперь, он был бы большевиком».
В этот период, март — апрель 1918 года, Робинсу и мне выпало еще одно переживание. Одной из первых задач Троцкого как комиссара по военным делам было освобождение Москвы от анархистских банд, которые терроризировали город. В три часа ночи 12 'Чжмьыла произведена одновременная облава на 26 анархистскил гнезд. Это предприятие завершилось полным успехом. После отчаянного сопротивления анархисты бнлм№ш Ш из занятых ими домов, и все их пулеметы, винтовки,
амуниция, и все, ими награбленное, было конфисковано Около ста человек были убиты во время сражения 500 были арестованы. Днем позже по приглашению Дзержин ского Робине и я поехали осматривать места сражений Нам дали автомобиль и вооруженную охрану. Нашим проводником был Петере, латыш, помощник Дзержин ского и мой будущий тюремщик.
Анархисты присвоили лучшие дома в Москве. На Поварской, где раньше жили богатые купцы, мы заходи ли из дома в дом. Грязь была неописуемая. Пол был завален разбитыми бутылками, роскошные потолки изре шечены пулями. Следы крови и человеческих испражне ний на обюсонских коврах. Бесценные картины изрезаны саблями. Трупы валялись где кто упал. Среди них были офицеры в гвардейской форме, студенты — 20летние мальчики и люди, которые, по всей видимости, принадле жали к преступному элементу, выпущенному революцией из тюрем. В роскошной гостиной в доме Грачева анархи стов застигли во время оргии. Длинный стол, за которым происходил пир, был перевернут, и разбитые блюда, бокалы, бутылки шампанского представляли собой омер зительные острова в лужах крови и вина. На полу лицом вниз лежала молодая женщина. Петере перевернул ее. Волосы у нее были распущены. Пуля пробила ей затылок, и кровь застыла зловещими пурпуровыми сгустками. Ей было не больше 20 лет. Петере пожал плечами.
— Проститутка, — сказал он, — может быть, для нее это лучше.
Это было незабываемое зрелище. Большевики сдела ли первый ваг к восстановлению дисциплины.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Хотя мы и жили в состоянии хронического кризиса, жизнь давала некоторые передышки. Благодаря амери канскому Красному Кресту нас хорошо снабжали продо вольствием и табаком. Хикс, кроме того, был хорошим организатором, и в те дни, когда еще было сносное сообщение, он сделал запас вина, которого хватило нам до конца пребывания. Мы обедали у себя, поддерживали отношения с нашими коллегами и на пышное госте приимство, которое они могли оказывать нам в силу их
численного превосходства и больших удобств, отвечали как могли. После обеда обычно играли в покер с амери канцами. Робине не играл. Он читал Библию или беседо вал со мной. Но штат его играл. Мои товарищи были для gjjx плохими партнерами, и, когда я принимал участие в игре, мне тоже приходилось — увы — расплачиваться за свое воспитание. Среди них был один американизирован яиЙ ирландец О'Каллаген, равного которому по игре в покер я еще не встречал. Он был убежденный пессимист. Всякий раз, как он играл, он вынимал свои часы и гово рил: «Удача изменяет в 12 часов, позже везет меньше». Его удача или искусство ему никогда не изменяло. Он загребал наши деньги с неизменной регулярностью.
По воскресеньям мы ходили в балет. За исключением того, что царская ложа была набита «товарищами», представление шло, как и в царское время, и так же хорошо. На несколько часов мы могли забыть о наших заботах, и, глядя на те же декорации и на тех же исполни телей, мне трудно было представить себе, что мы нахо > димся в самом центре величайшей революции в мире. Потом занавес опускался, оркестр играл «Интернацио нал», и мы возвращались к мрачной действительностяг сегодняшнего дня. На протяжении нескольких месяцев «Интернационал» был третьим национальным гимном, который я слышал в исполнении все того же оркестра. Когда наступила весна, мы стали выезжать за город, устраивали пикники в лесу и бродили по полям. Наше любимое место было Архангельское, чудесная загород ная дача князя Юсупова. Странно было видеть это место заброшенным. Крестьяне завладели землей, но, насколь ко мы могли судить, не тронули дома, здесь все, каза лось, было в нетронутом виде. После Москвы это уедине ние действовало умиротворяюще. По дорогам не было движения, и, как только пригород оставался позади, нам редко кто попадался навстречу. Отсутствие движения, однако, нас чуть было не привело к катастрофе. Возвра щаясь однажды вечером, когда уже стемнело, мы налете ли на шлагбаум. Сторож, оказывается, спал. К счастью, мы ехали не очень скоро и отделались только тем, что разбилось переднее стекло, — автомобиль не пострадал. Все же я сильно изрезал руки стеклом, и до сих пор у меня остались шрамы от этого приключения.
Мы даже ходили однажды в кабаре — погреб, назы вавшийся «Подполье», в Охотном Ряду. Это было идиот
скос предприятие, потому что заведение было нелегаль ным, и мы бы очутились в дурацком положении, если бы нас там накрыли. Зал был набит буржуями богатейших слоев. Была прекрасная сцена, отдельные столики и ряд кабинок в глубине. Цены были высокие, но шампанское было на каждом столе. Мы взяли кабинку и стали слу шать превосходное исполнение, которого, кроме как в России, нигде не услышишь. Здесь я впервые услышал Вертинского, молодого декадентского гения, чьи песни, сочиненные и исполняемые им самим, выражали безнаде жное настроение русской интеллигенции. Особенно одна песня произвела на меня глубокое впечатление: «Я не знаю, зачем». Это была антивоенная песня, и Вертинский с его напудренным, белым как смерть лицом, исполнял ее с громадным успехом. Я запомнил только несколько первых строчек:
Я не знаю, зачем И кому это нужно, Кто послал их на смерть Недрожащей рукой. Только так беспощадно, Так зло...
Он повторял эту песню еще и еще. Она отражала настроение антибольшевистской аудитории, потерявшей свою душу и мораль. Это была песня класса, который уже потерял все надежды, класса, который готов пойти на что угодно, лишь бы избежать смерти в борьбе.
И, однако, только сегодня утром я получил из Мини стерства иностранных дел телеграмму, в которой приво дилось мнение британского эксперта по военным делам, утверждавшего, что России нужна только небольшая, решительная группа британских офицеров, которые пове ли бы к победе «благородный русский народ».
Пока я сидел и раздумывал над тяжелой участью человека, находящегося на месте действий, поднялся шум у дверей и раздался решительный окрик: «Руки вверх!». Двадцать человек в масках вошли в зал и навели на аудиторию браунинги и револьверы.
Наступила мертвая тишина. Живо и без всякой суеты четыре бандита обыскали карманы присутствующих, от бирая деньги, драгоценности и все ценное. Большинство из них были в офицерской форме, по праву или нет — я не имел возможности определить.
Когда они подошли к нашей кабинке их тйЛ внимание на английскую форму Хилля и гЗстииа^Я уже успел отдать им мои часы и бумажм.1^^ отдал нам честь. «Вы английские с^еры? «а^о? Я с все еще
