Опознать не смогли больше половины - месиво, чего ты хочешь. Маялся и мигал на ветру неверный огонь.
Сахарный завод, как и сталепрокатный и пороховой и кирпичный, и ткацкая мануфактура принадлежала отцу попрыгунчика-Альберта.
Жженых мертвецов Сахарного завода так и прозвали в Городе “княжескими леденцами”.
Зарывай, чего уж там, кто разберет своих? Почти что вся заводская рабочая Тестовка на честном слове держится. Оборудование старое, все на ладан дышит, бараки, коровники, окраины, пырей и белая вошь.
Мастера предупреждали, что котлы ни на что не годятся. Цеха ветхие, спичку брось - огонь до неба будет.
Сбылось.
Трупные подводы тронулись. Вдовы босиком месили грязь до Новинского бульвара. Потом одна за одной отстали и растаяли.
Так неопознанных покойников и схоронили в казенном рву на Втором Городском. В лазаретных списках они значились, как “фрагменты тел”.
Доппель- Кюммель тяжело уселся в пролетке, скрипнули рессоры:
- Трогай, мать твою.
Над Тестовской фабричной окраиной скупо, ситцевенько рассвело. Прорисовались над крышами желтые колокольни и голые фонтанные тополя.
Пахло гарью полторы недели. Потом прошел дождь и ничего не стало.
Переход кадра. Средний план.
Сблизив головы над материалами, сидели филер и пятидесятилетний полицмейстер. Барабанили синхронно пальцами по зеленому сукну.
Софочка вставила в зажим чистый лист, прокрутила и снова тюк-тюк-тюк.
Доппель-Кюммель сплел пальцы, продиктовал:
- Донесение за нумером сорок пять. Это тебе на сегодня, Яков. Распивочная “Черемшина”, на Николиной Горке. Дом 15. Это за нищепитательным заведением, на Тестовке. Если сведения не устарели, там нелегальные собираются. И фабричных много вроде. Слушают. Съездишь. Ты у нас пока чистый, тебя на Тестовке ни одна собака не знает, я тебя специально туда не пускал, чтобы не примелькался. Держи, вот тебе талон на обеды в фабричной кухне и пропуск. Оденься неприметно, блузу на складе возьми, не мне тебя учить. Звать тебя Федор Портнов, приехал со станции “Отрадной”, наниматься, раньше в красильне работал. Не напутай.
- Слушаюсь. - грустно отозвался филер Яшка Маслов. Понурился.
- Что такой смурной? - спросил Доппель- Кюммель.- Чай не похороны, не первое задание.
- Маня в положении - признался вполголоса филер.- А нас с квартиры гонят.
- То есть? - густо сдвинул брови Доппель-Кюммель.
Маслов сделал конфузную мину и спрятал глаза.
- То и есть. Во мне как Джек Маслоff проснулся, я сначала мордаша привел. С птичьего рынка. Пегий, криволапый аглицкий, натасканный на сыск, челюсть ковшом. Мужик мне его за двугривенный продал, клялся, что порода. Хозяйка в крик - не желаю говорит вашу животную ни пять минут! Я еле уговорил. Получку всю ей отдал. Как же мне контору частную держать, без бульдога? Но сдох он на третий день. Не пил, не ел, пена из пасти и того. Прямо под кроватью. А через неделю Джек Маню от хулиганов отбил. Ну то есть я ее из драки выдернул, мы от той пивной и утекли по дворам. Вот. Привел я Маню на Проломную. Хозяйка с порога в крик… И все сначала. Пока суть да дело, мы как то ютились, прятались. Перекантовались. А потом Маню знобит, тошнится, я бы к доктору, но грошей - пшик. Ничего, у нас студент сосед снизу… Он ее посмотрел, говорит - ага. И хозяйке тем же вечером донес. Теперь нам хоть в петлю. Хозяйка сказала больше угля и картошки не даст. И чтобы тотчас очистили… А у меня вся получка на бульдога уплыла. Кто бы знал.
- Ну ты и хват… Не ожидал. Ладно, что нибудь придумаем. - Доппель-Кюммель полез во внутренний карман, выложил на стол пару “красненьких” - Вот на первое время.
Маслов даже руки за спину спрятал.
- Не могу, Илья Венедиктович.
- Бери без разговору, на том свете углями разочтемся. А доктор женский на Введенской заставе практикует, я тебе адрес черкну.
Маслов на купюры даже подул, сложил, тиснул судорожно, как человек, который такие деньги видит раз в год, под отпоровшуюся подкладку пиджака.
- Спасибо. Задание уяснил. Но есть еще кое-что - тут филер забегал по обыкновению от фикуса к барышне и обратно - Сурприз! Можно мне на Тестовку напарника взять? Третий час в коридоре мается. Мы в курилке познакомились. Дельный парень.
- Какой еще парень?
- Чистая душа! У меня на людей - нюх! Этот не подведет. А дело опасное. Мне одному не сдюжить.
- Ну, зови…коли так. - с сомнением поддался Кюммель. - Посмотрим.
Яков Маслов распахнул дверь, крикнул:
- Просят! - махнул рукой против солнечного полотна из немытого окна.
Танцевали в сиянии дверного проема пылинки.
