Полночь в Париже

— Конечно, эта поездка потребовала расходов. Позволь мне вступить в долю…

— Нет, дело не в этом. У меня полно денег.

— Тогда я не понимаю.

— Пребывание у Буркелей открыло мне глаза на многое.

— Разумеется. Ты увидела наяву все эти золотые раковины и бесчисленные столовые, — шутливо сказал он.

— Буркели ведут роскошный образ жизни — достаточно посмотреть на их еду, одежду, виллу, произведения искусства. Не буду отрицать, что некоторые вещи я с удовольствием завела бы у себя… конечно, не в таком масштабе. Но глаза у меня открылись на другое — на их вилле я задумалась о том, что дают деньги в широком смысле слова. Я попыталась определить свою собственную жизненную философию в отношении денег.

Джек выглядел озадаченным.

— Зачем тебе это?

— Затем, что я должна решить, как поступить с моими деньгами.

— Деньги не требуют никакой философии, Кендра. Ты просто тратишь их или хранишь. Главное, что они у тебя есть.

— Я тоже так думала прежде. А теперь я не уверена, что это правильно. Посмотри, к примеру, на Реми. Разве все эти миллионы уберегли его от похищения? Только по счастливой случайности все кончилось для него хорошо. А теперь он дома, но по-прежнему проводит время с нянюшками и телохранителем, а в довершение всего Буркели собираются отправить его в заграничную школу.

— Согласен, это тяжело для малыша, однако многие богатые европейцы посылают своих детей учиться за границу.

— Я знаю. Как раз об этом я и думала. Многие из моих знакомых пошли бы на все, чтобы иметь такое богатство, как у Буркелей, потому что это дало бы им возможность проводить больше времени с детьми, дало бы возможность лучше их одевать и кормить, больше заботиться о них.

Джек кивнул:

— Да, это и мое мнение.

— И мое. Буркели же имеют возможность постоянно бывать с Реми, но не делают этого.

— Тебя огорчает, что они его недостаточно любят?

— Они любят его, я это знаю. Но растет он в таком одиночестве, в такой холодной и… странной атмосфере. Я попыталась поговорить с Лораном и Надин, но они решили, что я сую нос не в свое дело.

Она засунула руки в карманы своих шелковых брюк цвета камелии.

— Может быть, они и правы, это не мое дело. Однако мне пришло в голову, что виной такому поведению либо сами Буркели, либо их огромное богатство. Что, если именно из-за этих миллионов они так относятся к Реми, к себе, ко всем остальным?

— Ты, кажется, говорила, что они были с тобой очень милы.

— Они и были милы. Но в то же самое время я пришла к выводу, что они, хотя и признательны мне за спасение сына, считают лично меня, Кендру Мартин, особой весьма незначительной. Я до сих пор не сталкивалась вплотную с классовыми различиями. Тяжело сознавать, что эти люди воспринимают меня… ну, в общем, существом низшим.

— Кендра, нельзя быть такой наивной.

Она протестующе взмахнула рукой.

— Разумеется, я знала, что классовые различия существуют. Но это никогда не затрагивало меня лично. Я всегда считала, что меня должны оценивать по тому, что я собой представляю, чего я смогла добиться благодаря способностям, упорному труду и желанию учиться. И сама оценивала других людей, исходя из этих критериев. Банковский счет для меня значения не имел, однако Буркели и им подобные по-настоящему уважают только тех, кто имеет их возможности.

— Ты говоришь об их миллионах?

— Да, и об этом тоже. Деньги, положение в обществе, громкое имя — и все это нужно иметь на протяжении хотя бы трехсот лет. Вот тогда можно рассчитывать на их уважение.

На лице Джека появилось жесткое выражение.

— Мне не нравится, что они задели твое самолюбие. Больше всего мне не нравится, что они заставили тебя почувствовать себя незначительной.

— В этом все дело, Джек. Они не заставили меня думать иначе о самой себе. Но то, что они делают со своими деньгами, то, как они относятся к другим людям — именно потому, что имеют эти деньги, — заставило меня задуматься о многом.

— Значит, все эти философствования помогли тебе решить, как распорядиться деньгами?

— Не совсем. У меня появилась одна очень заманчивая мысль, но я еще не вполне уверена. Все было гораздо проще до того, как я получила этот чек.

Джек снисходительно улыбнулся.

— Неужели ты еще не спустила эти деньги?

Кендра вспомнила о восьми тысячах, потраченных на одежду, и сделал гримаску.

— Я, конечно, попыталась, можешь не сомневаться, однако два миллиона франков….

— Два миллиона франков! Господи, это же больше трехсот тысяч долларов!

— Знаю, — сухо ответила она. — Родители напоминают мне об этом постоянно.

Он изумленно помотал головой.

— Я всегда был аккуратен в делах, и раза два мне удалось удачно вложить деньги, но могу похвастать, вероятно, лишь четвертью твоего капитала. И мне понадобилось семнадцать лет, чтобы скопить свой!

— То же самое говорят мои родители. Они приходят в ужас при мысли, что я промотаю деньги, разъезжая по Европе.

— Ты все еще не сказала им обо мне, о нас?

— Джек, честно говоря, я пока не знаю, что сказать им.

Он остановился и взглянул ей прямо в глаза:

— Скажи им, что ты мне очень дорога. Скажи им, что мне невыносима мысль о разлуке с тобой и что я не сплю ночами, обдумывая, как сделать так, чтобы мы не расставались.

— Джек, моя семья, мои родители — это люди старомодные, приверженные традициям. Я тоже несколько старомодна. Не понимаю, как ты добился от меня подобных чувств и куда эти чувства заведут нас. Как же мне объяснить это им?

— Ты не обязана ничего объяснять.

— Возможно, ты прав. Отношения с семьей стали напряженными с тех пор, как я получила вознаграждение от Буркелей. Быть может, если рассказать о тебе, они отвлекутся, поскольку найдут новый сюжет для разговоров и переживаний.

Некоторое время они шли молча, глядя на волны, мягко набегавшие на песок, и слушая крики чаек, кругами носившихся над водой.

— Мне не терпится послушать о твоей «заманчивой мысли», — сказал Джек, завладев ее рукой и бережно перебирая ее пальцы. — Совокупность твоих мозгов и банковского счета, несомненно, обещает нечто фантастическое.

Она была довольна и польщена его интересом, а также признанием ее способностей. А еще она радовалась, что названная ею сумма нисколько его не напугала и не отвратила от нее.

Джеку совершенно было не свойственно хвастаться или преувеличивать собственные достоинства, чтобы произвести лучшее впечатление, от него исходила мужественная, спокойная уверенность в себе, которая прежде всего и привлекла ее. Сознание собственной значимости присутствовало в нем, словно вторая кожа, и он знал себе цену столь же хорошо, как свое имя.

— Я хочу открыть туристическое агентство.