Тирион почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Принц Эйгон не найдет здесь друзей. Красный жрец говорил о древнем пророчестве, пророчестве, предсказывавшем появление героя, изгоняющего прочь тьму, нависшую над миром. Одного героя. А не двух. У Дейнерис есть драконы, у Эйгона их нет. Карлику необязательно было быть провидцем, чтобы понять как Бенерро и его последователи отреагируют на появление второго Таргариена. 'Грифф тоже поймет, конечно же,' — думал он, с удивлением отметив то, насколько сильно его это взволновало.
Рыцарю пришлось применить силу, чтобы протиснуться сквозь толчею, образовавшуюся на выходе с площади, игнорируя сыпавшиеся на него со всех сторон проклятия. Один человек заградил им дорогу, но рыцарь взялся за рукоять меча и обнажил его ровно настолько, чтобы продемонстрировать фут обнаженной стали. Человек растворился, и путь вновь был свободен. Рыцарь пустил лошадь рысью, и толпа осталась позади. Какое-то время Тирион еще слышал голос Бенерро, постепенно затихавший за их спинами и внезапный, как молния, рев толпы, спровоцированный его речью.
Они подъехали к конюшне. Рыцарь спешился и стал колотить в дверь, пока не прибежал изможденный раб с лошадиной головой на щеке. Карлика грубо сдернули из седла и привязали к столбу, в то время как его похититель будил владельца конюшни и торговался с ним по поводу цены за коня и седло. Дешевле продать лошадь, чем перевозить ее на корабле через полмира. Тирион чувствовал присутствие корабля в своем ближайшем будущем. Возможно, он все-таки прорицатель.
Получив деньги, рыцарь закинул оружие, щит и седельную сумку себе на плечо и спросил дорогу к ближайшей кузнице. Та тоже оказалась на засове, но быстро открылась на крик рыцаря. Кузнец искоса взглянул на Тириона, затем кивнул и принял горсть монет.
— Поди сюда, — сказал рыцарь своему пленнику. Он вытащил кинжал и перерезал путы связывающие Тириона.
— Благодарю, — сказал карлик, растирая запястья, но рыцарь лишь рассмеялся.
— Прибереги свою признательность для того, кто ее заслуживает, Бес. Тебе не понравятся эти новые удила.
Он не ошибался.
Оковы были из черного железа, толстые и тяжелые, весом не меньше двух фунтов, насколько мог судить карлик. Цепь добавила еще больше веса.
— Должно быть, никто не внушает страх сильнее меня, — признал Тирион, пока его заковывали. Каждый удар отдавался в руках до самых плеч. — Или ты боишься, что я удеру на этих своих маленьких чахлых ножках?
Кузнец не поднимал головы от своей работы, но рыцарь мрачно посмеивался.
— Меня волнуют не твои ноги, а твой рот. В кандалах ты — раб. Никто не станет слушать твоих слов, даже те, кто говорят на языке Вестероса.
— В этом нет необходимости, — возразил Тирион. — Я буду послушным маленьким пленником, честно-честно.
Тогда докажи это и закрой рот.
И он склонил голову, и прикусил язык, пока его заковывали в цепи, от запястья к запястью, от запястья к лодыжке, и от лодыжки к лодыжке. Эти проклятые штуковины весят больше меня. По крайней мере, он все еще был жив. Пленивший его воин мог бы просто снести ему голову. Серсея большего не требовала, в конце концов. И не обезглавив его при первой возможности, похититель совершил свою первую ошибку. Дорога от Волантиса до Королевской Гавани пролегает через полмира, и по пути многое может приключиться, сир.
Остаток пути они проделали пешком. Тирион звенел и грохотал, изо всех сил стараясь поспеть за своим высоким похитителем, шагающим широко и торопливо. Всякий раз, когда он начинал отставать, рыцарь натягивал его цепь и грубо дергал, вынуждая карлика догонять его, подпрыгивая и спотыкаясь. ' Могло быть и хуже. Он мог бы гнать меня перед собой кнутом.'
Волантис разделялся устьем Ройна — в месте, где река целуется с морем, — на две половины, которые соединял Длинный Мост. Старейшая, самая богатая часть города была к востоку от реки, но наемники, варвары и другие неотесанные бродяги не приветствовались там, так что им было нужно перебираться на западный берег.
Длинный Мост начинался черной каменной аркой, украшенной резьбой — сфинксами, мантикорами, драконами, и неизвестными до сих пор существами. За аркой простирался большой пролет, построенный волантийцами на пике их славы — эстакада из расплавленного камня, поддерживаемая массивными колоннами. Ширины ее едва хватало, чтобы разминулись две повозки, так что всякий раз, когда фургон, следующий на запад встречался с идущим на восток, оба вынуждены были еле ползти.
Это хорошо, что они пешие. В трети пути от выхода фургон, загруженный дынями, сцепился колесами с другим, под завязку набитым шелковыми коврами, что остановило все колесное движение. Большая часть пешеходного потока также остановилась, чтобы понаблюдать за бранящимися возницами, но рыцарь подтянул Тириона за цепь и принялся прокладывать путь через толпу для них обоих. В самом центре толчеи какой-то мальчишка попытался вытащить у него кошелек, но тычок твердым локтем заставил вора оставить задуманное и заняться разбитым носом, залившим ему кровью пол-лица.
Здания возвышались с обеих сторон от них: лавки и храмы, таверны и гостиницы, беседки для кавассы и бордели. Большинство было трех- или четырех- ярусными, и каждый следующий ярус нависал над предыдущим. Верхние этажи чуть ли не целовались друг с другом. Идя по мосту, казалось, что проходишь по освещенному факелами туннелю.
Вдоль прохода стояли лавки и палатки всех сортов; ткачи и кружевницы демонстрировали свои изделия бок о бок со стеклодувами, свечных дел мастерами и торговками рыбой, продающими угрей и устриц. При каждом ювелире состоял стражник, а у торговцев пряностями было по паре охранников, поскольку и товары их были вдвое дороже. Тут и там, между лавками, путник мог мельком увидеть реку, которую он пересекал. Ройн уходил на север широкой черной лентой, искрящейся под звездами, в пять раз шире Черноводной у Королевской Гавани. К югу от моста река раскрывала объятья навстречу соленому морю.
На мосту, в центральном пролёте, отрубленные руки грабителей и карманников луковыми гирляндами свисали с шестов вдоль проезжей части. Тут же были выставлены три головы: две мужских и одна женская, их преступления были нацарапаны на табличках под ними. Пара копейщиков в полированных шлемах и серебристых панцирях следили за ними. На их щеках были тигриные полоски нефритово-зеленого цвета. Время от времени охранники проявляли заботу о покойных, взмахами копий отгоняя пустельг, чаек и ворон. Птицы возвращались к головам в ту же минуту.
'Что они сделали?' — невинно осведомился Тирион.
Рыцарь взглянул на надписи.
— Женщина была рабыней, которая подняла руку на хозяйку. Старика обвинили в подстрекательстве к мятежу, и шпионаже в пользу королевы драконов.
'А парень?'
'Убил своего отца'.
Тирион ещё раз взглянул на гниющую голову. Да ведь эти губы как будто улыбаются!
Пройдя дальше, рыцарь ненадолго остановился посмотреть драгоценные диадемы красовавшиеся на ложе из фиолетового бархата. Он прошел мимо них, но через несколько шагов вновь остановился, чтобы поторговаться за пару перчаток в лавке кожевенника. Тирион был благодарен за передышку. От стремительного темпа он уже задыхался, а его запястья были стёрты в кровь наручниками.
Из дальнего конца Длинного Моста была лишь узкая дорожка через переполненный портовый район западного берега, вниз по освещенной факелами улице, переполненной матросами, рабами и пьяными гуляками. Однажды неуклюже прошел слон с десятком полуголых рабынь высовывающихся (?) из замка на его спине, дразнящих прохожих мельканием своих грудей и кричащих: 'Малакио, Малакио.'
Они выглядели так восхитительно, что Тирион почти вступил прямо в навозную кучу, которую оставил слон, чтобы отметить свой проход. Он был спасен в последний момент, когда рыцарь рванул его в сторону, дергая за цепи так сильно, что он споткнулся и покатился (?).
— Долго еще? — поинтересовался карлик.
— Уже пришли. Рыбная площадь.
