— Это тебе за потерянные корабли, а это — за болтовню о проклятиях. Скажешь это еще раз — и я прибью твой язык к мачте. Вороний Глаз умеет заставить людей замолчать, и я не хуже.
Пульсирующая боль в левой руке сделала его слова грубее, чем они могли быть в иных обстоятельствах, но смысл их не изменился бы.
— Придут и другие корабли. Шторма уже закончились. Мой флот прибудет ко мне.
Вверху на мачте насмешливо визжала обезьяна, словно чувствуя его тревогу. Мерзкое, шумное животное. Он послал бы поймать ее, но обезьянам, судя по всему, нравилась такая игра, и притом они были куда проворнее матросов. Их вопли звенели у него в ушах, и боль в руке становилась еще сильнее.
— Пятьдесят четыре, — прорычал он. Надеяться сохранить всю мощь Железного Флота после такого длинного плавания было бы глупо… но семьдесят кораблей, даже восемьдесят — уж столько-то Утонувший Бог мог бы ему оставить. Может, если бы мы взяли с собой Мокроголового или другого жреца. Перед отправлением Виктарион принес жертвы, и повторил их на Ступенях, когда решил разделить флот натрое, но, наверно, что-то было не то с его молитвами. А может быть, над этими местами у Утонувшего Бога нет власти. Страх, что они заплыли слишком далеко, всё усиливался в этих чуждых морях, где даже боги были иные… но сомнениями он делился лишь со смуглой женщиной, ведь у нее не было языка, чтобы кому-то о них рассказать.
Когда приплыло «Горе», Виктарион вызвал Одноухого Вульфа.
— Я хочу поговорить с Полевкой. Сообщи Хромому Ральфу, Бледному Тому и Черному Пастуху. Пускай отзовут все охотничьи отряды и сворачивают лагеря с первым лучом солнца. Загрузите столько фруктов, сколько сможете собрать, и загоните поросят на борт кораблей. Мы сможем забивать их по необходимости. Пускай Акула остается здесь, чтобы сообщить отставшим, куда мы направляемся.
Ей понадобится много времени на ремонт, шторма потрепали ее больше, чем большие корабли. Это уменьшит их до пятидесяти трех, но там все равно от нее не будет толку.
— Флот отправляется завтра с вечерним отливом.
— Как прикажете, — ответил Вульф, — Но еще один день может принести нам еще один корабль, лорд-капитан.
— Да. А десять дней — еще десять кораблей, или ни одного. Мы потеряли слишком много времени, надеясь увидеть паруса. А победа наша станет даже слаще, если мы завоюем ее с меньшим флотом.
А еще мне нужно добраться до драконьей королевы раньше волантийцев.
В Волантисе он видел, как боевые галеры запасаются провизией. Казалось, весь город погряз в пьянстве. Моряки, солдаты и медники танцевали на улицах вместе с благородными и с жирными торговцами; в каждой таверне и в каждом кабаке поднимались кубки в честь новых триархов. Шла молва о золоте, драгоценных камнях и рабах, которые рекой потекут в Волантис, когда умрет драконья королева. Виктарион с трудом перенес и этот день, и эти известия; он золотом заплатил за воду и пищу, хоть это было и позорно, и увел корабли обратно в море.
Но шторма рассеют и задержат волантийцев, как задержали и его собственный флот. Если удача была благосклонна, теперь многие их боевые корабли потонули или сели на мель. Но не все. Настолько добрыми боги не будут, так что уцелевшие зеленые галеры уже могли обогнуть Валирию. Они движутся на север, к Меерину и Юнкаю — огромные военные суда, полные обращенных в рабство воинов. Если Штормовой Бог пощадил их, сейчас они уже могут быть в Заливе Скорбей. Три сотни кораблей, а может, и пять. Их союзники уже под Меерином: из Юнкая и Астапора, Нового Гиса, Кварта и Толоса, а с ними бог весть кто еще, может, даже и мееринские военные суда, что сбежали из города до его падения. И против всего этого у Виктариона было пятьдесят четыре корабля. Даже пятьдесят три, если не считать 'Акулы'.
Но Вороний Глаз проплыл полмира, грабя и разоряя всё от Кварта до Города Высоких Древ (?), и останавливаясь в таких портах, что на это решился бы только безумец. Эурон заплывал даже в Дымящееся Море, и выжил, чтобы поведать об этом. И всё это с одним лишь кораблем. Если он сумел обхитрить богов, смогу и я.
— Да, капитан, — сказал Одноухий Вульф.
Он не был и вполовину так хорош, как Ньют Цирюльник, но Ньюта похитил Вороний Глаз. Сделав его лордом Дубового Щита, он перетянул к себе лучшего из людей Виктариона.
— Она всё ещё в Меерине?
— Где же ей еще быть? Драконья королева ждет меня в Меерине.
Прекраснейшая женщина на свете, если верить моему брату. Волосы ее как золото с серебром, а глаза как аметисты.
Можно ли надеяться, что Эурон сказал правду? Возможно. А может, девушка окажется рябой неряхой с отвисшими до колен сиськами, а ее драконы — раскрашенными ящерами с болот Соториса. Но если всё и впрямь так, как говорит Эурон… Они слышали молву о красоте Дейенерис Таргариен из уст пиратов на Ступенях и жирных купцов в Старом Волантисе. Может, это и правда. А Эурон не собирается дарить ее Виктариону, он хочет забрать ее себе. Послал меня за ней, как слугу. И заплачет же он, когда я сделаю ее своей. Пусть люди ворчат. Они уже заплыли слишком далеко и лишились слишком многого, чтобы Виктарион повернул назад без своей награды.
Железный капитан сжал здоровую руку в кулак.
— Пойди, присмотри, чтобы мои приказы были выполнены. И отыщи, где прячется этот мейстер, пришли его ко мне.
— Да, — и Вулф ушел.
Виктарион Грейджой обернулся к носу корабля, окидывая взглядом свой флот. Море полнилось ладьями, со спущенными парусами и поднятыми веслами, они стояли на якоре или уткнувшись в бледный прибрежный песок. Кедровый Остров. Ну и где эти кедры? Как видно, утонули четыре сотни лет тому назад. Виктарион дюжину раз сходил на берег, чтобы поохотиться и добыть свежего мяса, но ни одного кедра так и не увидел.
Женоподобный мейстер, которого Эурон подсунул ему еще в Вестеросе, утверждал, что когда-то это место звалось Островом Сотни Сражений, однако те, кто бился в этих сражениях, уже сотни лет как превратились в прах. Его стоило бы назвать Обезьяньим Осторовом. Были тут и свиньи — огромнейшие и чернейшие кабаны из всех, каких железнорожденным доводилось видеть, и множество визжащих поросят. Все они были наглыми, щетинистыми тварями, которые ничуть не боялись человека. Однако этому они потихоньку учились. Запасы Железного Флота пополнились копчеными окороками, соленой свининой и беконом.
А вот обезьяны… это была просто чума. Виктарион запретил своим людям брать этих адских тварей на борт, и тем не менее ими кишел весь флот, не исключая и его 'Железной Победы'. Он и сейчас видел нескольких, они перепрыгивали с перекладины на перекладину, с корабля на корабль. Вот бы мне арбалет.
Виктариону не нравилось ни это море, ни постоянно безоблачное небо, ни палящее солнце, которое било им в головы и так раскаляло палубы, что по ним нельзя было ходить босиком. Ему не нравились эти шторма, которые приходят не пойми откуда. Вокруг Пайка море часто штормило, но там люди могли хотя бы предугадать наступление бури. А эти южные шторма коварны, как женщина. Даже вода здесь не того цвета — у берега мерцающе-бирюзовая, а подальше от него — такой глубокой синевы, что кажется почти черной. Виктарион тосковал по серо-зеленым водам родины, по белым гребням пены и волнам.
И этот Кедровый Остров ему тоже не нравился. Охота это хорошо, но леса здесь слишком уж зеленые и тихие, с переплетенными ветвями и странными яркими цветами, каких никто из них раньше не видывал, а меж разрушенных дворцов и поваленных статуй затонувшего Велоса, что был в полулиге на север от их причала, гнездился ужас. В последний раз, когда Виктарион ночевал на берегу, сны его были темны и страшны, а когда проснулся, рот был полон крови. Мейстер сказал, что он просто прикусил во сне язык, но сам он понял, что это знак от Утонувшего Бога, предупреждение, что если задержаться тут надолго, он захлебнется собственной кровью.
Говорят, в тот день, когда Рок постиг Валирию, на остров обрушилась стена воды высотой в триста футов, и утопила тысячи мужчин, женщин и детей, так что никого и не осталось, чтобы рассказать о случившемся, кроме нескольких рыбаков, оказавшихся тогда в море, и горстки велоссийских копейщиков, которые несли службу в крепкой каменной башне на самом высоком холме; они видели, как холмы и долины
