снова буду дома, с Томменом, в своих покоях в Твердыне Мейегора. Дядя сказал, что иного способа спастись нет. Но было ли это так на самом деле? Она доверяла своему дяде не больше, чем новому Верховному Септону. Я всё ещё могу отказаться. Я всё ещё могу объявить себя невиновной и поставить всё на испытание поединком.
Но Серсея не была готова предстать перед судом святой веры, как Маргери Тирелл. Молодой розе этот суд, быть может, и сослужит хорошую службу, но у Серсеи практически не было сторонников среди септ и воробьёв, приближенных к новому Верховному Септону. Испытание поединком было её единственной надеждой, и для него ей нужен был защитник.
Если бы только Джейме не лишился руки…
Но думать об этом было пустой тратой времени. Джейме остался без правой руки и не мог больше сражаться, а она осталась без Джейме, который обретался теперь где-то в речных землях с Бриенной, этой бабой. И если королева не найдёт себе другого защитника, сегодняшнее мучительное испытание покажется ей наименьшей из бед. Её враги обвиняли её в измене. Ей надо было попасть к Томмену, любой ценой. Он любит меня. Он не откажет собственной матери. Джофф был своевольным и непредсказуемым, но Томмен — послушный маленький мальчик, послушный маленький король. Он сделает, что ему скажут. Здесь она была обречена, а вернуться в Красную Башню она могла лишь одним путём. В этом Его Воробейшество был непреклонен, а сир Киван отказался и пальцем пошевелить, чтобы повлиять на него.
«Сегодняшний день не причинит мне вреда», — сказала самой себе Серсея, когда в её окно упали первые лучи солнца. «Пострадает только моя гордость». Слова эти глухо звенели в ушах. Джейме ещё может успеть. Она представила себе его, едущего сквозь утреннюю дымку, в золотых доспехах, сверкающих в лучах рассветного солнца. Джейме, если ты любил меня хоть когда-нибудь…
За ней пришли, процессию тюремщиц возглавляли септа Юнелла, септа Моэлль и септа Сколера, с ними четыре послушницы и две безмолвных сестры. Вид безмолвных сестёр в серых одеяниях внезапно наполнил королеву ужасом. Зачем они здесь? Разве мне предстоит умереть? Безмолвные сёстры готовили усопших к погребению.
— Верховный Септон пообещал, что мне не причинят вреда.
— Так и будет. — Септа Юнелла подозвала послушниц. Те принесли щёлок, таз с тёплой водой, ножницы, опасную бритву. От вида стали по коже побежали мурашки.
Они собираются меня побрить. Ещё одно маленькое унижение, изюминка в мой пирог. Но она не даст им насладиться своими мольбами. Я Серсея из рода Ланнистеров, я лев с Утёса, я законная королева всех Семи Королевств, родная дочь Тайвина Ланнистера. А волосы — отрастут. «Не тяните с этим», — произнесла она.
Старшая из безмолвных сестёр взяла ножницы. Опытный цирюльник, вне сомнения; члены её ордена обмывали убитых покойников из знатных, прежде чем вернуть тела их родным, и стрижка бороды и волос была частью ритуала. Сперва женщина принялась за голову королевы. Серсея сидела неподвижно как статуя, пока ножницы клацали возле её головы. Копна золотистых волос росла на полу. Во время заключения ей не позволяли заниматься своими волосами, расчёсывать и укладывать их, но даже немытые и спутавшиеся, они блистали на солнце. Моя корона, — подумала королева. Они забрали у меня ту корону, а теперь отнимают и эту. Когда все локоны и кудри упали к её ногам, одна из послушниц намылила ей голову, и безмолвная сестра соскоблила остатки волос бритвой.
Серсея надеялась, что на этом всё закончится, но напрасно.
— Снимите сорочку, Ваша Светлость, — скомандовала септа Юнелла.
— Здесь? — поинтересовалась королева, — Зачем?
— Вас должны остричь.
Буду острижена с ног до головы, — подумала она, — как овца. Она рывком стянула сорочку через голову и швырнула её на пол.
— Делайте, что хотите.
И снова в ход пошло мыло, тёплая вода и бритва. Она лишилась растительности под мышками, потом волос на ногах, и, наконец, нежной золотой поросли на лобке. Когда безмолвная сестра ползала с бритвой у неё между ног, Серсее вдруг вспомнилось, сколько раз Джейме стоял перед ней на коленях, как теперь стояла эта женщина, и покрывал поцелуями внутреннюю сторону её бедер, возбуждая её. Его поцелуи всегда были такими тёплыми. А бритва была холодна, как лёд.
Когда всё было кончено, она была нага и беззащитна и нага, и не бывало женщины более обнажённой. Не оставили мне ни волоска, за которым я могла бы спрятаться. С её губ сорвался смешок, безрадостный и горький.
— Что-то в наших действиях показалось Её Светлости забавным? — спросила септа Сколера.
— Нет, септа, — ответила Серсея. Но вот однажды, когда я прикажу вырвать твой язык раскалёнными щипцами, я буду умирать со смеху.
Одна из послушниц подала ей рясу, мягкое белое облачение септы, чтобы укрыть её тело, когда она будет спускаться по ступеням башенной лестницы и идти по храму, и не смущать никого из встреченных благочестивых прихожан видом обнажённого тела. Спасите нас Пресвятые Семеро, какие же лицемеры.
— Позволено ли мне будет надеть сандалии? — спросила она, — На улицах грязь.
— На Вашей совести грязи куда больше, — ответила септа Моэлль. — Его Святейшество распорядился, чтобы Вы предстали такой, какой Вас создали боги. Были ли Вы обуты в сандалии, когда выбрались из утробы Вашей леди—матери?
— Нет, септа, — пришлось вымолвить королеве.
— Вот и ответ на Ваш вопрос.
Зазвонил колокол. Долгое заключение королевы подходило к концу. Серсея плотнее закуталась в своё одеяние, наслаждаясь его теплом, и сказала: «Пора». На другом конце города её ждал сын. Чем раньше она отправится в путь, тем скорее увидится с ним.
Грубый камень царапал ступни, когда Серсея Ланнистер спускалась по ступеням. Она прибыла в Септу Бейелора в паланкине и вошла в неё королевой. Выходила она безволосая и босая. Но всё-таки я выхожу отсюда. Остальное не имеет значения.
Колокола трезвонили с башни, призывая горожан стать свидетелями её позора. Великая Септа Бейелора была заполнена собравшимися на утреннюю службу прихожанами, и молебны наполняли эхом купол над их головами, но когда в зал вошла процессия во главе с королевой, внезапно наступила тишина, и тысячи глаз следовали за ней, пока она шла по проходу, где однажды было выставлено для торжественного прощания тело её убитого отца. Серсея скользила мимо людей, не смотря по сторонам. Её босые ступни шлёпали по холодному мраморному полу. Она кожей чувствовала на себе все эти взгляды. И казалось, Семеро тоже наблюдают за ней из своих алтарей.
В Зале Лампад её ожидал десяток Сынов Воина. Их спины покрывали радужные плащи, и хрустальные наконечники их шлемов переливались в свете лампад. На них были покрытые серебром доспехи, отполированные до зеркального блеска, но она знала, что под доспехами эти мужи носят власяницы. Все треугольные щиты украшала одна и та же эмблема: хрустальный меч, рассеивающий тьму своим светом, древний символ тех, кого в простонародье называли Клинками.
Капитан преклонил перед ней колено.
— Возможно, Ваша Светлость помнит меня. Я сир Теоден Верный, и Его Святейшество поручил мне командование Вашим эскортом. Я и мои братья будем обеспечивать Вашу безопасность во время хода.
Серсея вглядывалась в лица мужчин за его спиной. И нашла, что искала: Лансель, двоюродный брат, сын сира Кивана, тот, чьей религией когда-то была любовь к ней, пока он не решил, что богов он любит больше. Одной крови со мной, предатель. Она будет помнить его всю жизнь.
— Можете подняться, сир Теоден. Я готова.
Рыцарь распрямился, развернулся, поднял руку. Двое его людей шагнули к высоким дверям и распахнули их, и Серсея вышла на улицу, моргая и щурясь от яркого солнца, словно крот, вылезший из норы на свет божий.
Подол её одежды полоскался на ветру и хлопал по ногам. Утренний воздух был пропитан знакомым зловонием Королевской Гавани. Она вдыхала запахи кислого вина, свежего хлеба, гниющей рыбы и нечистот, дыма, и пота, и лошадиной мочи. И не было на свете цветка, чей аромат показался бы ей слаще.
