— Скажи ему, оставить у тебя. Я прочитаю позже.
— Как прикажете, милорд, только… Клидас выглядит необычно… больше белый, чем розовый, если вы понимаете, о чем я… и он дрожит.
— Черные крылья, черные вести, — проворчал Тормунд. — Так вы, коленопреклоненные, говорите?
— Мы говорим: холод убивает, но не радуйся жаре, — ответил Джон, — Мы говорим: никогда не пей с дорнийцем при полной луне. Мы много чего говорим.
Малли вставил: 'Моя старая бабка всегда говорила: 'Друзья по лету растают, как летний снег; друзья по зиме — друзья навеки'.
— Думаю, сейчас это подходящая мудрость, — сказал Джон Сноу. — Будь добр, отправь его сюда.
Малли не ошибся: старого стюарда била дрожь, лицо белое, как снег за окном.
— Это глупо, Лорд Командующий, но… это письмо пугает меня. Посмотрите.
'Бастард' было единственным словом, написанным снаружи свитка. Не 'Лорд Сноу', или 'Джон Сноу', или 'Лорд Командующий'. Просто «Бастард». И скреплен он был печатью из твердого розового воска.
— Вы правильно сделали, что сразу же пришли ко мне, — сказал Джон Сноу. И вы правильно боитесь. Он сломал печать, развернул пергамент и прочитал:
'Твой король-самозванец мертв, бастард. Он и все его люди разбиты в семидневной битве. У меня его волшебный меч. Передай его красной шлюхе.
Друзья твоего короля-самозванца мертвы. Их головы на кольях над Винетрфеллом. Приходи посмотреть, бастард. Твой самозванный король лгал, как и ты. Ты сказал миру, что сжег Короля-за-Стеной. Вместо этого ты послал его в Винтерфелл украсть мою невесту.
Я ее верну. Если хочешь получить Манса-Налетчика обратно, приди и забери. Я держу его в клетке перед всем севером, как свидетельство твоего обмана. В клетке холодно, но я сделал ему теплый плащ из кожи шести шлюх, что пришли вместе с ним в Винтерфелл.
Я хочу свою невесту назад. Я хочу королеву короля-самозванца. Я хочу его дочь и его красную ведьму. Я хочу его принцессу одичалых.
Я хочу его маленького принца, одичалого младенца. И я хочу моего Вонючку. Пришли их ко мне, бастард, и я не побеспокою тебя или твоих черных ворон. Скроешь их от меня, и я вырежу твое ублюдочное сердце и съем его.
Подписано,
Рамси Болтон,
Законнорожденный Лорд Винтерфелла.
— Сноу? — сказал Тормунд Великанья Смерть. — Ты выглядишь так, как будто из этой бумажки выкатилась голова твоего отца, черт подери.
Джон Сноу ответил не сразу.
— Малли, помоги Клидасу подняться в его покои. Ночь темна, и дорожки скользкие из-за снега. Аталс, иди с ними. — Он отдал письмо Тормунду Велликаньей Смерти. — На вот, сам посмотри.
Одичалый с сомнением посмотрел на письмо и вернул его.
— Неприятно говорить… но у Тормунда Громового Кулака были дела поважнее, чем учиться разговаривать с бумагой. Они никогда ничего хорошего не сообщают, сейчас по-другому?
— Да, не часто, — согласился Джон Сноу. Черные крылья, черные слова. Может быть, в том, что говорили те старые мудрецы, было больше правды, чем он думал. — Это от Рамси Сноу. Я прочитаю тебе, что он написал.
Когда он закончил, Тормунд присвистнул.
— Хар. Вот те на, будь я проклят. Что там про Манса? Держит его в клетке, да? Но как, когда сотни видели, твоя красная ведьма его сожгла?
Это был Гремучая Рубашка, чуть не сказал Джон. Это было колдовство. Чары, как она это называет.
— Мелисандра… 'посмотри на небо', сказала она. — Он опустил письмо. — Ворон в буре. Она видела это. — Когда получишь свои ответы, пошли за мной.
— Может, он все врет. — Тормунд почесал подбородок. — Дай мне хорошее гусиное перо и немного мейстерских чернил, я тебе напишу, что у меня член длинный и толстый, что моя рука, но правдой это не станет.
— У него Светозарный. Он говорит о головах над стенами Винтерфелла. Он знает о копьеносицах и их числе. — Он знает о Мансе-Налетчике. — Нет, это правда.
— Я не скажу, что ты неправ. Что будешь делать, ворона?
Джон сжал пальцы обожженной руки. Ночной Дозор не принимает участия. Он сжал кулак и разжал его снова. То, что ты предлагаешь, просто напросто измена. Он думал о Роббе с тающими снежинками в волосах. Убей мальчика и позволь родиться мужчине. Он думал о Бране, взбирающемся по стене башни, проворном как обезьянка. О беззвучном смехе Рикона. О Сансе, расчесывающей шерсть Леди и напевающей себе под нос. Ты ничего не знаешь, Джон Сноу. Он думал об Арье, с ее спутанными как птичье гнездо волосами. Я сделал ему теплый плащ из кожи шести его шлюх, которые пришли с ним в Винтерфелл… Я хочу свою неесту назад… Я хочу свою невесту назад… Я хочу свою невесту назад…
— Я думаю, лучше бы нам поменять план, сказал Джон Сноу.
Они проговорили добрые два часа.
Конь и Рори сменили на посту Фулка и Малли у дверей оружейной.
— За мной, — сказал им Джон, когда пришло время. Призрак было пошел за ними, но Джон схватил его за загривок и с усилием затащил его обратно внутрь. Боррок может быть среди собравшихся в Щитовом Чертоге. Меньше всего ему нужен был сейчас волк, нападающий на кабана оборотня.
Щитовый Чертог был одним из старых зданий Черного Замка, длинный продуваемый обеденный зал, сложенный из черного камня, его дубовые стропила были покрыты копотью веков. Раньше, когда Ночной Дозор был намного больше, его стены были завешаны рядами ярко окрашенных деревянных щитов. Тогда, как и сейчас, когда рыцарь надевал черное, традиции предписывали оставить всю его прошлую амуницию и взять простой черный щит братства. Таким образом, оставленные щиты помещались на стены Щитового Чертога.
Сотни рыцарей — сотни щитов. Ястребы и орлы, драконы и гриффоны, солнца и олени, волки и виверны, мантикоры, быки, деревья и цветы, арфы, копья, крабы и кракены, красные львы, золотые львы и львы в клетку, совы, ягнята, девы и водяные, жеребцы, звезды, ковши и пряжки, ободранные, повешанные и сожженые люди, топоры, длинные мечи, черепахи, единороги, медведи, иглы, пауки, змеи и скорпионы, и еще сотня других геральдических символов украшали стены Щитового Чертога, украшенные гербами стольких цветов, о скольких радуга не могла мечтать.
Но когда рыцарь умирал, его щит отправлялся с ним в огонь или в могилу, и в течение многих лет и веков все меньше и меньше рыцарей надевали черное. Настал день, когда для рыцарей Черного Замка уже не было смысла обедать в отдельном помещении. Щитовый Чертог покинули. В последние сто лет его использовали нечасто. Как обеденному залу, ему многого не хватало — он был темный, грязный, продуваемый сквозняками, и его было трудно натопить зимой, в подвалах завелись крысы, массивные стропила были изъедены древоточцем и покрыты паутиной.
Но он был достаточно большим, чтобы вместить двести человек, и даже триста, если они потеснятся. Когда Джон и Тормунд вошли, по залу прошел звук, как будто осы роились в улье. Одичалые превышали ворон в пять раз, судя по тому, как мало было здесь черного. Меньше дюжины щитов осталось на стенах, печальных серых предметов с выцветшими красками и глубокими трещинами в древесине. Но на стенах
