решила: дочка будет рожать в другом городе. Например, в Слободске. А ребенка отдать в Дом малютки. Город хоть и считался районным центром, но по числу жителей (порядка 100 тысяч) мог дать фору многим областным. А потом уж как Бог даст… Подумывали даже о том, чтобы Татьяна совсем сменила место жительства.
Одним словом, мальчик появился на свет в положенный срок. Роженица хоть и знала, что младенца придется оставить — заявление написала заранее — но не смогла сдержать слез при виде новорожденного. Так уж ей было жалко отдавать его в чужие руки. Даже несмотря на то, что одна ножка у мальчика была немного короче другой.
При этих словах в памяти Алексея что-то шевельнулось, но он решил пока не отвлекаться от сюжетной линии, оставив все догадки на потом.
Татьяна решила оставить ребенка себе. Но мать сумела настоять на своем.
— Да ты вспомни, от кого он, — увещевала Любовь Корнеевна. — Это же пьяные подонки, и даже неизвестно, кто именно его отец! Смотри, оставишь ребенка — и ты мне не дочь. Потом станешь локти кусать, да поздно будет.
В итоге Любовь Корнеевна сумела убедить дочку. Когда мальчика забирали от ее груди, Таня рыдала навзрыд, но решение свое изменить не решилась. Перед тем, как попрощаться с дитем, повесила ему на шею свой медный крестик, хотя церковь и запрещает отдавать такие вещи другим, пусть даже и близким людям. Каждый должен нести свой крест сам.
А затем этот неприятный инцидент как-то забылся. Угрызения совести поутихли, в жизни девушки произошли другие важные события. Через два года Татьяна повстречала Михаила, вышла замуж и родила Алешу. Мужу о том страшном случае и его последствиях она не рассказывала, равно как и не интересовалась судьбой отданного в Дом малютки ребенка.
Зато интересовалась ее сестра. Клава, имея свою дочку, несколько раз наведывалась к мальчику, которого назвали Зиновием, в честь заведующей учреждением Зины Васильевны. И фамилия ему досталась от нее — Хорьков. Не фонтан, конечно, но хоть что-то. Причем эту фамилию носила едва ли не половина ребятишек Дома малютки.
От хромоты никак нельзя было избавиться. Может быть, с помощью аппарата Илизарова, но идти на такую сложную операцию руководство Дома малютки не собиралось. Хромает мальчонка, и пусть себе хромает. Мало того, у Зиновия обнаружился еще один недостаток, который докторам представлялся намного серьезнее хромоты. Время от времени с мальчиком случались странные, словно бы эпилептические припадки. При этом его старались уложить на бок, чтобы язык не запал ему в глотку, от чего Зиновий вполне мог задохнуться.
— Наверное, оно и к лучшему, что Таня отказалась от ребеночка, — закончила свой рассказ Клавдия Петровна. — А то ведь намучалась бы… Помню, когда последний раз была у него, Зиновий с такой жадностью ел принесенные мной фрукты. А потом я узнала, что его перевели в слободский детский дом. Больше я к нему не ездила, так что о дальнейшей судьбе мальчишки ничего сказать не смогу.
— Понятно…
Алексей посмотрел в окно, на пламенеющий закат. Вон и Дашка корову ведет, похлестывая ее по крупу прутиком. По двору бегают куры, поросята похрюкивают в сарае… Сельская идиллия, а на душе почему-то совсем неспокойно. Впрочем, после только что услышанного любой на его месте чувствовал бы себя не в своей тарелке.
— Еще одно хочу спросить. Как-то я уже интересовался, Клавдия Петровна, не случалось ли с моей матерью чего- то… необычного, что ли. Вы тогда сумели меня убедить, что жизнь ее протекала обычно, без всяких, если говорить по-умному, эксцессов. Но вот теперь выясняется, что не все так просто. Взять хотя бы это изнасилование. Может, все-таки еще что-то было?
— Ох, Леша, Леша… Всю душу ты из меня сегодня вынул, — покачала головой тетка. — Так уж и быть, выложу последнюю Танькину тайну. Хотя ничего в этом криминального и нет, не знаю, почему при жизни она запрещала мне это тебе рассказывать. В общем, когда сестренке было 14 лет, стала она себя плохо чувствовать. Сделали обследование в больнице, оказалось — лейкемия. Причем уже далеко не в первой стадии. Ну и давай ее облучать, химиотерапию делать. Все волосы у нее, бедненькой, повылазили. А потом врач и говорит, мол, плохо дело, нужно делать пересадку костного мозга от родственника. И чем моложе донор — тем больше шансов на успех.
Клавдия Петровна замолчала, теребя в пальцах носовой платок. Взгляд ее устремился куда-то в стену, мимо замершего в напряжении слушателя.
— И что дальше? — спросил Алексей погрузившуюся в воспоминания тетушку.
— Да, так вот… Мать хотела сама стать донором, однако врач сказал, что лучше будет, если костный мозг возьмут у меня. Страшно мне было на стол операционный ложиться, аж жуть! И в тот самый день, когда должны были брать у меня пункцию спинномозговой жидкости, вдруг объявился еще один родственник, Вася Котельников. Приходился он нам с Татьяной двоюродным братом, жил в Красноярске, но дома застать его было невозможно, потому как занимался он археологией. Причем сделавшим несколько интересных открытий. Правда, я в археологии ничего не смыслю, и что это за открытия, сказать не могу. Одним словом, в свои 32 года он объездил чуть ли не полмира, а у нас в Приволжске появился, кажется, всего-то второй раз. Сказал, что узнал о беде, приключившейся с двоюродной сестренкой, и приехал узнать, может, чем помочь можно. Или уж хотя бы поддержать, морально или материально…
Хлопнула дверь, и в хату ввалилась румяная Дашка.
— Чаевничаете? Мамуль, мне тоже наведи.
Разговор поневоле пришлось прервать. Возобновился он, только когда Дарья отправилась в клуб на дискотеку, предварительно нацепив лучшее платье и ярко намазав губы, за что в шутку схлопотала от матери по заднице полотенцем.
— Иди, иди, прохиндейка, но чтобы в двенадцать была дома! И женихайся там поменьше, если уж выходить, то за городского. Правильно я говорю, Лешк?
Проводив дочку, Клавдия Петровна села за стол, и Алексей приготовился слушать продолжение.
— На чем я остановилась? А, вспомнила… Ну так вот, Васька и предложил, чтобы Танюшке пересадили его костный мозг. Быстро сдали анализы, оказалось, что у них и группа крови с двоюродным совпадает. В общем, обошлось без моего участия. Операция прошла успешно, Таня быстро пошла на поправку. А Васька перед отъездом подарил сестре маленькую, вырезанную из кости фигурку какого-то шумерского божества, вернее, богини, звали ее, если память мне не изменяет, Гала… вру — Гула. Точно, Гула! Сказал, что у шумеров это богиня магии и врачевания, а откопал он статуэточку на месте… Нет, сейчас уже и не вспомню, что за город он назвал, в общем, привез он ее из Ирана. Короче, Танька с этой фигуркой не расставалась ни днем, ни ночью, во время сна прятала ее под подушку. Верила, что благодаря Гуле и поправилась так быстро.
— А где сейчас эта статуэтка? — поинтересовался Алексей.
— Так вот ты и слушай дальше, — зачем-то обернувшись на иконостас и понизив голос, продолжила Клавдия Петровна. — Через какое-то время, уже когда Таньку выписали домой, стало с ней твориться неладное. Заговариваться она начала, ночью во сне бормотала что-то на неизвестном языке, а когда просыпалась — ничего вспомнить не могла. Я-то с ней в одной комнате спала, представляешь, жуть какая? А однажды… до сих пор как вспомню, не по себе… Однажды, не знаю отчего, просыпаюсь я среди ночи и вижу над собой танькино лицо. А глаза… нет, это надо видеть, так не скажешь. Не ее глаза, черные какие- то, бездонные. Ну чисто зомби, что в фильмах показывают. И вот Танюха и говорит, да не свои голосом, а будто бы утробным, мол, она избрана, и дети ее станут полулюдьми-полубогами.
— Как, полулюдьми-полубогами?!
— Так и сказала, вот те крест! — Клавдия Петровна размашисто перекрестилась. — Ну, думаю, плохо дело, сестрица во сне не только бредит, но и ходит, словно лунатик. А она сказала, и снова в постель. А я к матери бегом, все тут же рассказала. Кончилось тем, что она отвела Татьяну к психиатру, тот ее загипнотизировал, ну и давай наводящие вопросы задавать. Она и при нем давай лопотать на этом самом языке непонятном. А врач-то, не будь дураком, записывал все это на магнитофон. Говорил, для научной работы нужно. А потом он отдал запись послушать линг… линг…
— Лингвистам, — подсказал Клёст.
— Ага, точно, этим самым… А они уже сказали психиатру, что это похоже на какое-то древнее
