Он извивался как ящерица, прыгал как кенгуру, носился как эму. Быстрей! Выше!
— Мугарей, мугарей, Мей, Мей,
Иху, иху, Дун-Гара,
Думу! Думу! Думу!
Так кричал абориген. Ещё один прыжок, ещё один поворот, и он вдруг замер перед белыми детьми.
Он снова был голым. Во время танца повязка распалась и подарок — символ цивилизации и нравственности — оказался втоптанным в песок пустыни.
Мэри сделала шаг назад. Ей стало страшно. Она не понимала символики танца. Может, этот дикарь- чернокожий решил убить их и для этого специально заманил подальше в пустыню. Она ведь читала про людоедов, которые устраивают дикие танцы вокруг своих несчастных жертв. Расширенными от страха глазами она смотрела на аборигена.
Чернокожий мальчик неподвижно стоял перед белой девочкой недоумевая, почему этот незнакомец не совершает вместе с ним ритуального танца. И вдруг ужасная догадка мелькнула молнией в его голове. Как он не понял этого раньше? Старший белый не был мужчиной. Это была лубра — девушка, коварная западня, которую поставили на его пути нинуа — ледяные люди, всегда приносящие несчастья!
Он сделал полшага вперёд к девочке. Потом отпрянул назад.
Для аборигена вся жизнь чётко разграничена на определённые стадии. Существует время, когда его носят на руках; когда его отнимают от груди, время, когда он ходит один; время, когда он становится мужчиной.
Чёрный мальчик сейчас находился в стадии обрядового изгнания и ходил по пустыне один. Каждый подросток, достигший тринадцати-четырнадцати лет, изгонялся из племени на определённое время. Детство кончалось. Теперь подросток, подчиняясь суровым наказам мудрых стариков, постепенно превращался во взрослого мужчину, полноправного члена племени.
Этот обычай бытует не во всех племенах австралийских аборигенов. Его придерживается только племя биндибу.
Испытуемый должен пройти по определённому маршруту, известному только старейшинам племени, от одного источника к другому. Переход занимает от шести до восьми месяцев и совершается в одиночку без всякой помощи со стороны племени. Это тяжёлое испытание физических сил молодого аборигена, его способностей выжить в суровой пустыне.
Мальчик успешно выполнял обряд и уже прошёл самую трудную часть маршрута. Но его тайный священный путь стал известен женщине. Это было страшное несчастье.
Питер удивлённо смотрел на обоих. Он не мог взять в толк, что же случилось, ведь было так весело. И почему всё так внезапно переменилось. Его недавняя беспечность исчезла, и он с тревогой прижался к сестре. И вдруг неожиданно заплакал.
Слёзы малыша ещё больше укрепили догадку аборигена: несчастье подкрадывалось к нему! Он медленно повернулся и понуро пошёл в пустыню.
Дети смотрели на уходящего аборигена. Почему чернокожий второй раз с тех пор, как они повстречались, бросает их?
Вдруг Питер сорвался с места и, увязая в песке, побежал вслед за ним.
— Эй! — у него был испуганный, дрожащий голос.
— Вер-р-р-нись, вер-р-р-нись!
А тот уходил. Он двигался как лунатик, ничего не слыша.
Не отдавая себе отчёта, Питер бросился к ногам мальчика и судорожно обнял его за колени.
— Не ух-х-ходи!
Абориген вздрогнул и остановился. Положил руки на плечи белого мальчика и мягко оттолкнул его. Но Питер снова вцепился в него.
— Не уходи, не уходи, не уходи, — захлёбывался он в скороговорке.
Абориген неожиданно присел. Его лицо оказалось на одном уровне с лицом малыша.
На него нашло новое необъяснимое чувство. Да, конечно, он это сделает — есть ещё время. Он перехитрит Дух болезни и спасёт белокожих. Он обязательно приведёт их к Большой Воде, Иланба-Му. А сейчас они не должны терять время.
Абориген подошёл к потухшему костру, собрал разбросанные клубни ворвовры и махнул детям рукой — курура!
10
Если бы на скале находился посторонний наблюдатель, он увидел бы, как, оставляя цепочку следов на песке, в глубь пустыни пошли трое — впереди два мальчика, а сзади, на значительном удалении, девочка. Их голоса скоро затихли, и оазис снова погрузился в дремоту под знойным солнцем пустыни, где только камни да деревья были немыми свидетелями происшедшего.
Абориген уверенно прокладывал путь по сыпучему песку. Иногда попадались островки твёрдой почвы, заросшей серебристой травой, кое-где торчали невысокие стволы засохших железных деревьев. С тех пор, как его племя прошло по этим местам, минуло восемь лет.
В полдень, когда стояла нестерпимая жара, дети остановились у маленькой рощицы. Абориген деловито обследовал место и в жидкой тени самого большого дерева начал копать в песке яму.
— Что ты делаешь? — с любопытством спросил Питер.
Абориген показал на солнце и, закрыв глаза, сказал:
— Бутукамби.
Затем он примерился несколько раз к яме и улёгся в неё.
— Всё ясно, — бормотал себе под нос малыш, усердно пыхтя и обливаясь потом над ямами для себя и Мэри. — Нам тоже жарко.
Он попытался было пригласить в яму сестру, но потом оставил её в покое. Она находилась в каком-то непонятном состоянии. Ну и дуры же эти девчонки, всё у них не так.
Мальчики дремали часа три, усталость и жара сморили их. Мэри всё это время просидела в сторонке у дерева, не сомкнув глаз.
Приученная с детства пренебрежительно относиться к цветным, Мэри никак не могла преодолеть неприязни к аборигену, хотя прекрасно понимала, что именно он спас и её и Питера от смерти. Теперь же, после этого танца — непонятного и страшного, Мэри решила держаться подальше, кто знает, что у него на уме? Нет, Мэри не даст застать себя врасплох.
Когда жара спала, они подкрепились клубнями ворвовры, которые предусмотрительно захватил абориген, и двинулись дальше. В этот день они прошли около пяти миль. Абориген мог бы пройти в пять раз больше, но Питер очень устал и к тому же ужасно натёр ноги.
Поздно вечером, когда солнце уже закатилось за горизонт, они подошли к краю огромного солончакового плато, которое возвышалось над пустыней метров на пятьдесят. Дети поднялись гуськом наверх, и их тёмные фигуры замаячили на закатном небе.
Ночь они провели в широкой трещине, пересекавшей край плато. Абориген снова сделал костёр, хотя теперь дров было совсем немного и разжечь огонь было значительно труднее. Они съели остатки ворвовры и напились солоноватой воды из лужи, которую абориген нашёл поблизости, в одном из углублений плато. В этот день злые духи, наверное, ходили недалеко от них и испортили всю охоту.
Мэри молча грелась, всё время стараясь, чтобы костёр был между ней и аборигеном. Когда они укладывались спать, по одну сторону костра легли мальчики, по другую — девочка. Ей не спалось. Она шумно ворочалась, вздыхала, потом несколько раз всхлипнула. Питер, измученный дневными переживаниями и усталостью, недовольно заворчал:
— Перестань ты ёрзать, Мэйми! Я не могу заснуть.
