тени антихристова трона, не только продала свою любовь за антихристовы дары, но и принудила себя полюбить антихриста. Эти люди были не только торговцами своей любви, но и трусами. Антихрист прекрасно их понимал. Он знал, что по истечении какого-то времени его дары им наскучат и они попытаются вернуть назад некогда проданное ему свое сердце. Поэтому, чтобы этого не случилось, чтобы их любовь к нему оставалась «верной» до конца, он наряду с посулами использует еще и угрозу. Угроза должна была служить укреплению любви людей к антихристу. Она должна была заставить их и не помышлять о том, что когда-нибудь они смогут разорвать эту блудодейную связь. Антихристова угроза есть средство увековечивания продажной любви.
И здесь мы вдруг начинаем осознавать сущность трусости, о которой нам повествует Откровение. Это не психологическая трусость, вызванная неустойчивостью нервов. Трусость, о которой говорит Откровение, это душевная боязнь человека сломать свою неверность Богу. Человек, продавший сердце свое врагу Божиему за какую-то вещь, находясь под воздействием угрозы, не находит в себе сил отказаться от этой постыдной сделки и вновь обрести некогда им отвергнутую свою внутреннюю свободу. Поэтому трусом является не тот, чьи нервы не выдерживают, но тот, кто однажды отринув Бога, позже не осмеливается принять угрозу как раскаяние за свою первую преданную им любовь. Но именно на таких людей и направлена вся тяжесть антихристовой угрозы. Антихристова угроза всегда направлена не столько на тех, кто верен Христу, ибо здесь она не приносит желанных результатов, сколько — на трусов, однажды уже предавших свою верность, дабы они даже и не пытались восстать и оставить своего нового властелина. В этом смысле антихристова угроза становится в истории весьма плодотворной. Только подарками антихрист не смог бы удерживать толпы в своем государстве. Толпе все наскучивает. Но когда к подаркам присоединена угроза, толпу охватывает страх и тогда она становится верной до конца. Никто так не труслив, как толпа. Антихрист прекрасно знает эту особенность толпы, поэтому страх он использует постоянно. Угроза становится основным средством управления толпой: управления не только ее действиями, но и ее чувствами. Любовь, которую антихрист выманивает своими дарами, в результате становится насильственной любовью. Любящие его становятся толпой трусов, толпой, которая дрожит за себя и насылает погибель на других, дабы только самой сохраниться — сохраниться в своей неверности, в своей обезличенной и проданной жизни. И здесь снова происходит то, о чем говорил Христос: «бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Матф., 10, 28).
Здесь становится явным, возможно, самое значительное — захватническое -свойство антихриста. Антихрист захватывает место Христа не только в зримых формах жизни, но даже и в сердце человека одними и теми же способами и одними и теми же средствами, а именно — силой и насилием. Будучи возрожденным в силе, он эту силу использует везде и всегда. Он насилует даже любовь — это самое глубокое и самое святое человеческое чувство. Сначала он ее покупает, потом принуждает. Эту изнасилованную им любовь он кладет в основу своего царства и таким образом делает ее осмеянием Мистического Тела Христа. И если Церковь Христа построена на свободной и искренней любви, то община антихриста строится на этой покупной, насильственной и потому лживой любви. Как и Христос, антихрист требует любви. Он называет своих слуг не подчиненными, но друзьями, как и Христос во время Последней Вечери (Ср.: Иоанн, 15, 15). Как и Христос, он становится главой и центром своей общины. Но если Христос оживотворяет свою Церковь любовью и благодатью, то антихрист держит свою общину в тисках угрозы и страха. Таким образом он хочет высмеять любовь человека к Христу, его верность Богочеловеку, его свободу в любви. Основной закон Общины Святых, нашедший выражение в высказывании бл. Августина – «ama et fac quod vis»[39], в царстве антихриста превращается в свою противоположность. Человек здесь любит и дрожит, любит и не осмеливается. В царстве антихриста любовь становится непомерным и тяжелейшим рабством. Любовь по принуждению есть ни с чем не сравнимое осквернение и разрушение человеческого бытия. И только сломленные люди способны на любовь под угрозой. Чтобы человек смог высечь в своем сердце хоть искру такой вынужденной любви, его сначала надо сломать, обесчеловечить, уничтожить его личность. Картину такой любви, вспыхнувшей в сердце сломленного человека, изобразил английский писатель Джордж Оруэлл[40] в своем фантастическом романе «1984». В этом романе дан образ недалекого будущего; будущего, в котором утверждается полный государственный тоталитаризм. Главный персонаж этого произведения Уинстон Смит, арестованный «полицией мыслей» и запертый в подземельях «Министерства любви», был не только сломлен всего за несколько месяцев, но и «исправлен», дабы соответствовать тоталитарной жизни. О'Брайен, его палач и «исправитель», однажды во время пыток спросил Уинстона: «А как вы думаете, зачем мы держим здесь людей?» — «Чтобы заставить их признаться». — «Нет, не для этого. Подумайте еще». — «Чтобы их наказать». — «Нет! — воскликнул О'Брайен. — Нет! Не для того, чтобы наказать, и не только для того, чтобы добиться от вас признания. Хотите, я объясню, зачем вас здесь держат? Чтобы вас излечить! Сделать вас нормальным! Вы понимаете, Уинстон, что тот, кто здесь побывал, не уходит из наших рук неизлеченным? Нам неинтересны ваши глупые преступления. Партию не беспокоят явные действия; мысли — вот о чем наша забота. Мы не просто уничтожаем наших врагов, мы их исправляем». И дальше: «Ни один из тех, кого приводят сюда, не может устоять против нас. Всех промывают дочиста. Даже этих жалких предателей, которых вы считали невиновными, — Джонса, Аронсона и Резерфорда — даже их мы в конце концов сломали. Я сам участвовал в допросах. Я видел, как их перетирали, как они скулили, пресмыкались, плакали — и под конец не от боли, не от страха, а только от раскаяния. Когда мы закончили с ними, они были только оболочкой людей. В них ничего не осталось, кроме сожалений о том, что они сделали, и любви к Старшему Брату. Трогательно было видеть, как они его любили. Они умоляли, чтобы их скорее увели на расстрел, — хотели умереть, пока их души еще чисты».Такой же путь переделки должен был пройти и Уинстон. «Не воображайте, что вы спасетесь, Уинстон, — говорил ему О'Брайен, — даже ценой полной капитуляции. Ни один из сбившихся с пути уцелеть не может. И если даже мы позволим вам дожить до естественной смерти, вы от нас не спасетесь. То, что делается с вами здесь, делается навечно. Знайте это наперед. Мы сомнем вас так, что вы уже никогда не подниметесь. С вами произойдет такое, от чего нельзя оправиться, проживи вы еще хоть тысячу лет. Вы никогда не будете способны на обыкновенное человеческое чувство. Внутри вас все отомрет. Любовь, дружба, радость жизни, смех, любопытство, храбрость, честность — всего этого у вас уже никогда не будет. Вы станете полым. Мы выдавим из вас все до капли — а потом заполним собой». И действительно О'Брайен «выдавливает» Уинстона. При помощи пыток, унижений, доказательств и уговоров он делает Уинстона не человеком. Постепенно Уинстон начинает думать так, как того хочет партия, перед которой он провинился независимостью своих мыслей. Еще оставалось зажечь в нем любовь к Старшему Брату, как в тех трех предателях, о которых упоминалось выше.
Однажды О'Брайен, ведя Уинстона в свою комнату для допросов, сказал: «Вы исправляетесь. В интеллектуальном плане у вас почти все в порядке. В эмоциональном же никакого улучшения не произошло. Скажите мне, Уинстон, — только помните: не лгать, ложь от меня не укроется, это вам известно, — скажите, как вы на самом деле относитесь к Старшему Брату?» — «Я его ненавижу». — «Вы его ненавидите. Хорошо. Тогда для вас настало время сделать последний шаг. Вы должны любить Старшего Брата. Повиноваться ему мало; вы должны его любить». Под пытками Уинстона заставили предать свою возлюбленную, существование которой он до поры до времени скрывал; его заставили предать ее самостоятельно, без требований и вопросов; предать, чтобы прикрыться ее телом от изголодавшихся крыс. И здесь Уинстон окончательно сломался. Его возлюбленная была для него последней опорой. Скрыв ее в своем сердце, он все еще чувствовал себя человеком. Предав ее, он продал последнюю каплю своей человечности. У него не осталось ничего своего. Мысли и чувства партии заполнили и пропитали его насквозь. Правда, отпущенный на свободу, он еще долго не чувствовал любви к Старшему Брату и удивлялся тому, что это чувство никак не проявляется. Однако однажды, услышав по телевизору, что армия Старшего Брата выиграла последний и решающий бой у Евразии и глядя на его портрет — «Колосса, вставшего над земным шаром!», Уинстон почувствовал некий переворот в своей душе. Он подумал: «Сорок лет ушло у него на то, чтобы понять, какая улыбка прячется в черных усах. О жестокая, ненужная размолвка! О упрямый, своенравный беглец, оторвавшийся от любящей груди. Две сдобренные джином слезы прокатились по крыльям носа. Но все хорошо, теперь все хорошо, борьба закончилась. Он одержал над собой победу. Он любил Старшего Брата » (Дж. Оруэлл. «1984» и эссе разных лет. стр. 171-174,
