за друзей своих» (Иоанн, 15, 13). Следовательно, любовь к человеку была тем стимулом, который привел Христа к самопожертвованию во имя спасения мира. Жертва Христа есть жертва Его любви. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою» (I Иоанна, 3, 16). Любовь вела Христа к жертве, а жертва соединила людей и с Богом, и между собой. В основах Христова единства кроются начала любви и жертвы. Поэтому и распространение этого единства в истории должно быть не чем иным, как распространением любви и жертвы. Христово единство не может проявиться в мире иначе, как только через осуществление любви и жертвы, ибо в сущности своей оно на этих началах и построено. Вот почему и сам Христос, и Его Церковь с самого начала провозглашают любовь к друг другу и из нее рождающуюся жертву. Любовь к ближнему в Христианстве есть проявление и распространение Божией любви. Поэтому она и есть знак того, что имеющие ее есть ученики Христа (ср.:Иоанн, 13, 35), ибо кто не любит брата своего, тот не от Бога. Любовь к ближнему мера оценки земной жизни — ее осуждения или спасения, ибо кто любит братьев своих меньших, тот любит и Христа, а кто отталкивает меньшего брата, тот Христа отталкивает (Ср.: Матф., 25, 34—35).
Однако жертва естественно рождается из любви. Любовь же к ближнему должна проявляться «не словом», но «делом и истиною» (I Иоанна, 3, 18). Жизнь христианина должна быть жертвенной жизнью. Пример Христа класть жизнь за других должен распространиться в историческом искупленном человечестве. «И мы должны полагать души свои за братьев» (I Иоанна, 3, 16). И мы должны поделиться с ними всем тем, что у нас есть. Ведь «кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?» (I Иоанна, 3, 17). Любовь без жертвы пуста. Поэтому историческое развитие Церкви во всеобъемлющий космос в действительности есть не что иное, как все большее воплощение любви и жертвы во всех формах жизни. То, что Христос обосновал своей любовью и жертвою, христианский мир должен развить и осуществить во времени и пространстве.
Однако именно здесь и кроется та великая драма мира и единства, провозглашенных Христом, которую антихрист использует для своей победы. Любовь и жертва могут родиться только из свободы. Всякое насилие здесь невозможно. Насильственная любовь есть разрушение человека, а принудительная жертва — государственный налог. Поэтому Христос и не принуждал людей любить Бога и ближнего. Он провозгласил этот новый завет как высшее начало своей религии, не указав способов, которые воплотили бы этот Его завет в исторической жизни. Воплощение должно было быть достигнуто свободным выбором человека. Христос не оставил и социального завета, следуя которому, можно было бы распорядиться жертвой Его сторонников. Жертва должна была быть следствием свободной любви и потому — тоже свободной. Провозглашенные Христом мир и единство, наряду с любовью и жертвой, должны были быть порождены свободой.
Но именно здесь проявилась врожденная человеческая подлость. Свободная любовь и свободная жертва не только не распространились в истории, не только не завладели ее формами, но, кажется, еще больше замкнулись в границах малых общин и отдельных личностей, замкнулись сильнее, нежели это было во времена раннего христианства. Сегодня очень мало и истинной любви, и истинной жертвы. Уже не они открывают миру, кто есть ученик Христа, но документы письменности. Уже не они являются мерой дел христианских, но постоянный призыв — «Господи! Господи!» (Матф.,7, 21). Поэтому и может антихрист издеваться над Христом, что, мол, молитва того к Отцу небесному не была услышана. Но жало антихристовых насмешек в действительности вонзается не в Христа, но в христиан, которые не в силах выбрать свободную любовь и свободную жертву, а потому не в состоянии осуществить так желаемого Христом единства. Двухтысячная история это постоянная резня между христианами именно потому, что в них нет любви к ближнему, ибо «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца» (I Иоанна, 3, 15). Потому история и наполнена человекоубийством, восстаниями, раздорами, ибо она наполнена ненавистью к брату своему. Будучи свободным, человек может выбрать либо любовь и жертву, либо ненависть и человекоубийство. Первый путь ведет в Христово единство, второй — к разладу. Идя по первому пути, человек, как и Христос, жизнь свою кладет за братьев своих: свернув на второй путь, он требует жизни другого за себя. В первом случае он жертва, во втором палач. Однако здесь сам человек свободно определяется и свободно выбирает либо состояние жертвы, либо состояние палача. И если все-таки в истории большинство выбирает состояние палача, то это указывает не на слабость Христова единства, но является знаком уважения к свободе человека, ибо Господь почитает свободу даже тогда, когда она оборачивается против него самого. Вне сомнения, это горькая драма. Христос оплакивает не только Иерусалим, убивающий пророков и камнями побивающий посланников Господа (ср.:Матф., 23, 37), но Он оплакивает и все раздробленное и воюющее человечество; Он скорбит из-за раздора в Своей Церкви, скорбит о том, что нет любви и жертвы в Его сторонниках. Но человеческая свобода настолько великий и сущностный дар Бога, что она достойна слез Христа. Оплакивая на погибель свою вступающий Иерусалим, Христос на самом деле оплакивал человеческую свободу, а с ней и всю построенную на той свободе мировую историю.
Антихрист не знает слез: дьявол не любит и потому не плачет; он не плачет в самом глубоком смысле. Видя, что свобода, данная Христом, открывает перед человеком два пути — к единству и к разладу, и видя, что люди обычно выбирают разлад, антихрист одним ударом уничтожает свободу человека, принуждает человека любить и жертвовать и таким образом создает свое единство. Единство Христа основывается на свободе, единство антихриста — на насилии. Слова воззвания антихриста-императора: «Мир мой даю вам» взяты из Евангелия (ср.: Иоанн, 14, 27). Однако Автор этих слов Евангелия не создал никакой сборной армии из иудеев, греков, римлян и не прошел с ней через культурные и недостаточно культурные народы. Мир и единство Христа должны были зародиться внутри. Их появление должно было вызвать воплощение Его самого на всех жизненных пространствах. Между тем антихрист свое единство навязал миру сверху. Его мир и его единство были насильственными. В своем манифесте он ясно сказал: «И отныне никакая держава не осмелиться сказать: «Война», когда я говорю: «Мир». Объединение мира в царстве антихриста происходит не через любовь и жертву, но через силу. Любовь здесь насилуется, а вымогание жертвы сегодня стало настолько всеобщим, что в нем мы не замечаем никакого противоречия. Таким образом, если Христово единство основывается на свободе, которая проявляется в любви и жертве, то антихристово единство основано на насилии, которое проявляется в угрозе и смерти.
Таким образом, успех такого единства всегда обеспечен. Кто владеет силой, тот владеет миром; кто владеет миром, тот держит в своих руках и его единство. Антихрист, возрожденный в силе и воплотивший свою демоническую твердость в армии Европейских Соединенных Штатов, мог радоваться объединенному миру. Он вынудил людей отречься от своей индивидуальности, сойтись, став в ряд один подле другого, подчиниться его власти и даже полюбить его. Его единство по существу было политическим, поэтому и средства достижения этого единства тоже были политическими, следовательно, насильственными. Христово единство — религиозное, поэтому и средства его достижения тоже религиозные: свободная любовь и свободная жертва. В том, что политика может скорее объединить мир, нежели религия, то, что насилие успешнее может гарантировать мир, нежели свобода, сегодня никто не сомневается. Остается только спросить, чем же в сущности является это насильственное единство: подлинным единством или маской? Что связывает этих согнанных в одно общество людей и какие отношения между ними развиваются? Действительно ли в царстве антихриста господствуют мир и единство? Если смотреть поверхностно, может показаться, что антихрист действительно может похвастаться своими успехами перед Христом. Он может похвастаться тем, что объединил мир и даже Христианство. Но как все это выглядит изнутри? Бесспорно, что человек в глубинах своей природы всегда стремится к миру и единству. Но находит ли он их в антихристовом царстве? Дает ли антихрист человеку то, чего тот ищет? Может быть, своим миром и согласием он как раз насмехается над этими надеждами и поисками человека? Ответ на эти вопросы как раз и раскроет подлинное лицо антихристова единства.
Единство в своей сущности есть не что другое, как зримое выражение существования вместе. Выбор человеческой природы — быть вместе, воплотившийся во внешних формах жизни, как раз и создает единство. Мы едины тогда, когда мы не только хотим быть вместе, но когда действительно бываем вместе. Но быть вместе означает сделать свое существование общим до самого его
