всеобщей радости, о которой говорит псалмопевец, который должен сопровождать грядущего Господа. В наших церквях сегодня происходит то, что должно было происходить на всей земле и что будет происходить извечно в Новом Иерусалиме. Веселиться в глубинном смысле означает быть по-божески. Веселие — это состояние святых. Вот почему мы в этой действительности веселимся только во время литургии, ибо вся наша повседневность управляема грехом, а грешники не веселятся.
Но во что превращается веселие у Аполлония? Ни во что другое, как во внешний блеск, радующий глаз. Веселие антихриста не есть состояние непорочного и обоженного бытия, но только детское развлечение с бенгальскими огнями. Их свет это не внутреннее сияние бытия, освобожденного от всех несовершенств, но только искусственный свет, исходящий от поверхности предмета, который на этой поверхности и остается. Фейрверки Аполлония — это маска преображенного бытия: это его сокрытие и осмеяние. Поэтому кроме поверхностного удовольствия, которое они доставляют, они не несут в себе никакого более глубокого смысла. Здесь, как и везде, антихрист издевается не только над Христом, но и над самим человеком, плененным его знамениями и чудесами. Ведь разве не издевательством наполнена сцена, когда Аполлоний, этот новый папа антихристовой церкви, вместо того чтобы с балкона благословлять мир, берет из корзин ракеты и бросает их на головы толпы? Разве не за детей принимается эта от радости вопящая толпа, которой вполне достаточно игры вспыхивающих в воздухе огней, чтобы забыть о своем непреображенном мире и думать, что она уже попала в Новый Иерусалим, где «каждые ворота были из одной жемчужины» (Откр., 21, 21).
Глубокое презрение к человеку и ко всему бытию чувствуется в аполлониевских фейерверках. При их помощи антихрист пытается отереть каждую слезу с глаз толпы, подавить всякий стон и жалобу, предать забвению любую печаль и боль. Все это он пытается сделать, не преображая бытие, не очищая его, но только отвлекая внимание людей от их слез, стонов и от их боли. Веселье антихриста — это не прорыв совершенства бытия, но лишь средство забыть о несовершенстве бытия. Это своеобразное опьянение. Это чисто психологическое, но не подлинное впечатление, впечатление, не соответствующее действительности, а потому ложное в своем существе. Антихрист лжет в своем веселии, как лжет он и в своем единстве и в своем благоденствии.
Однако Соловьев обращает наше внимание еще на одну вещь, раскрывающую характер антихристовых знамений и чудес. Он рассказывает, что люди считали Аполлония чудодеем, что он действительно поражал воображение толпы невиданными диковинками, что его разнообразные знамения были постоянным источником радости народов земли. Этим Соловьев определенно хочет сказать, что антихрист не просто обыкновенный обманщик в обычном смысле, но что он действительно делает удивительные вещи и потому прельщает толпу. Христос уже в своей великой речи о конце мира предупреждал, что «восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса»(Матф., 24, 24). Св. Иоанн в своих прозрениях тоже упоминает о земном звере, который «творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» (Откр., 13, 13). Связь антихриста с этими необыкновенными знамениями живет и в христианской традиции, и в повседневном сознании людей. Поэтому Соловьев своего Аполлония, которого считает зверем, вышедшим из земли, изображенным в Откровении, и делает чудодеем, позволяя ему своими великими знамениями увлекать толпы и привлекать их на свою сторону.
Но именно здесь возникает вопрос: что же представляют собой эти антихристовы знамения? Почему Откровение называет их великими? Свойственно думать, что антихристовы чудеса не настоящие, следовательно, настоящего чуда антихрист совершить не может, что он только обманывает людей своими трюками, в которых нет ничего сверхъестественного. И что это только толпе представляется, что он творит великие знамения, а в действительности он только одурачивает людей и больше ничего. Такое понимание антихристовых знамений включает зверя, вышедшего из земли, о котором говорит Откровение, в ряды «рыночных обманщиков», превращая его, возможно, в самого хитрого из них, но в сущности ничем от них не отличающегося шутника. И все же такое толкование некоторых мест Священного Писания, о которых идет речь, как кажется, противоречит той глубокой серьезности, с которой Откровение говорит о знамениях лжехристов и лжепророков. И Христос, и св. Иоанн подчеркивают, что это будут великие знамения и чудеса. В чем же будет заключаться эта их великость? В их особенных свойствах или в том впечатлении, которое они вызовут в душах людей? Приведенное выше толкование антихристовых знамений предполагает, что они будут велики по производимому на людей впечатлению. Но если это так, то почему производимое ими впечатление будет настолько сильным, что ими будут обольщены живущие на земле (ср.: Откр., 13, 14) и что они будут направлены на то, чтобы привлечь на сторону антихриста «если возможно, и избранных» (Матф., 24, 24)? Разве такое всеобщее обольщение и даже возникшая для самих избранных опасность быть обольщенными возможны при использовании обычных, пусть даже и непонятных и невиданных трюков?
Трюки и всевозможные проделки существовали в мире всегда. И всегда находились люди, которые им радовались и даже платили деньги, чтобы увидеть их. Однако особого значения трюкачи никогда не имели. И чем культурнее становится мир, тем менее значительной становится роль этих шутников. Согласимся, что проделки антихриста будут особенными, но все-таки они будут только проделками. А если это так, то живущие на земле, веря в них и находясь под их страшным влянием, о котором говорит нам Откровение, должны быть весьма невзыскательны. Однако при возрастании культуры их взыскательность тоже возрастает. Поэтому трудно предположить, что мир, который не очень верит в истинные чудеса Христа и Его святых, легко поддастся на проделки антихриста и признает их сверхъестественное могущество. Подчеркиваем — сверхъестественное, ибо и проделка, и чудо тут же теряют свою ценность, если только человек понимает, что в них действуют всего лишь природные силы. Ведь антихрист обольстит людей не тем, что продемонстрирует перед ними могущество природы, но тем, что он убедит людей принять его знамения как сверхъестественные, возникающие из потустороннего мира и, таким образом, свидетельствующие о миссии, данной ему свыше. Он предстанет перед миром как мессия, как избранный и призванный, и будет совершать великие знамения для того, чтобы убедить людей принять его и преклониться перед ним. Поэтому все его знамения должны будут переживаться людьми как сверхъестественные. Иначе они не будут чудесами, тем более великими и значимыми. Все это заставляет предположить, что в понимании антихристовых знамений как проделок и трюков, о чем говорилось выше, отсутствует разгадка той серьезности, которую придает им Откровение, и поэтому такое понимание не раскрывает их подлинного характера.
Если, как обычно считают, чудо есть событие в природе, не имеющее в ней причины, то так понимаемое чудо может совершить и дьявол. Разве не было чудом, когда дьявол взял Христа из пустыни, перенес Его в святой город и поставил на крыле храма? Или когда он вознес Его на очень высокую гору и показал все царства мира и их великолепие? Это было действительно событие в природе: все это Христос видел не во сне, но Он действительно был вознесен на крыло храма и на вершину горы; Он действительно видел царства мира с их славой и богатством. Однако это событие в природе не имело в ней причины: Христос сам не взбирался ни на крыло храма, ни на гору; у Него не было ни телескопа, ни особо острого зрения, чтобы объять мир. Причина этого события была сверхъестественная. Правда, не божеская, но дьявольская. Однако это ее свойство нисколько не уничтожает ее сверхъестественности, ибо дьявол тоже существо сверхъестественное. И разве не было чудом обращение дьявола к Еве в раю? Змей не приснился Еве, она действительно видела и действительно слышала его речи. Но в природе нет причины, которая позволила бы змею заговорить на человеческом языке. Змей в раю говорил не по причине собственного могущества, но — сверхъестественного, находящегося над его природой. Оно тоже было не божеским, но дьявольским, но от этого его сверхъестественность ничуть не уменьшилась. Повсюду, где только дьявол включается в человеческое бытие, он включается не естественным, но сверхъестественным способом. Он не сливается с какой-нибудь силой природы, но превышает и подчиняет ее. Даже сама одержимость бесом или бесноватость, о которой так много говорит Новый Завет, есть чудо. В сущности она есть не что другое, как насылание на человека болезни. Однако эта болезнь возникает не по какой-то естественной причине, но благодаря сверхъестественному влиянию дьявола на организм человека.
