черную бородку.
- Это... нечестно... - пробормотал Тарег, обеими руками вцепляясь в подставленное предплечье, жесткое от наруча под черной шерстью фараджийи. - Он сказал, что меня казнят...
- Ничего подобного, - строго сказал Иорвет, помогая ему встать. - Я слышал ваш разговор от первого и до последнего слова. Там ни слова не было о том, что тебя казнят. Только о том, что ты заслужил смерть.
- Ну и?!..
Молодой человек на тронном тахте, единственный недвижный и спокойный среди воплей и отчаянной круговерти разделяемой на ангцев и козлищ толпы, насмешливо улыбнулся.
- А он тебя великодушно простил. Но и заставил две недели ждать смерти, терзаясь неизвестностью.
Нерегиль наконец-то вскрабкался на ноги и серьезно посмотрел в совиные глаза лаонца:
- Я не боюсь смерти и ничем не терзался, Иорвет.
Лаонец покачал рыжей головой:
- Ты путаешь две разные вещи, князь. Свою злость на судьбу и желание умереть. На судьбу ты зол, Тарег. Но умирать ты не хочешь.
Тарег дернул плечом:
- Это уже неважно. Все, что я должен сделать, я сделаю. Потому что больше это сделать некому.
- Я знаю, - вздохнул Иорвет.
И быстро обернулся к халифу. Тот нахмурился и поманил Тарега к себе.
Оказалось, что вокруг поутихло. Всех, кого надо, уже сволокли к западной стене и принялись по- одному вытаскивать в сад. От длинного ряда кипарисов доносился хрипловатый гомон зинджей: они копали ров, и он заполнялся водой быстрее, чем ее успевали вычерпывать.
- Хватит уже! Глубоко здесь, глубоко! - заорал кто-то со ступенек ивана.
- Пощады! Взываю к милости эмира верующих! - донеслось от стены, где кто-то забрыкался в руках воинов хурса.
Молодой человек на тронном тахте лишь досадливо поморщился. И коротко мотнул головой - нет, мол, что еще за глупости. Воины-сумеречники, державшие дрыгающегося человека в съехавшем с плечей халате, с равнодушными лицами подняли и потащили приговоренного прочь. Тот рвался изо всех сил, но сумеречники шагали плавно, не сбиваясь с шага, словно и не чувствовали трепыхающуюся между рук тяжесть.
Молодой человек еще раз поморщился и перевел глаза на вставшего у ступеней тронного возвышения нерегиля.
- Что-то ты от меня скрываешь, - поставив локоть на колено и все так же пощипывая бородку, сказал аль-Мамун.
Их глаза оказались почти вровень - тахт низкий, а ступенек к нему много.
- Ты тоже две недели ничего мне не говорил, - угрюмо отозвался Тарег.
И одобрительно фыркнул:
- И даже не думал, надо же...
- Мой наставник аль-Асмаи был не только знатоком ашшари, но и суфием. Он учил меня сосредоточению, - сухо отозвался халиф. - Так чего ты мне не сказал?
- Это касается меня одного, - прижал уши нерегиль.
- Задумаешь опять сбежать - смотри мне... - аль-Мамун погрозился своей железной палкой так, что стало понятно - не шутит.
- Я уже понял - мука, вода, лепешки, - дернул плечом Тарег.
- Чего? - удивился человек.
- Я хотел сказать, водяное колесо, - хмуро поправился нерегиль.
- Даже не думай, говнюк, - процедил аль-Мамун. - С того света достану - клянусь девяносто девятью именами Высочайшего.
При упоминании Имени Тарик вдруг просиял:
- О мой господин! В письме ты клялся Всевышним, что заставишь меня почувствовать свой гнев! И что ж, ты не сдержишь обещания? Может, мне все-таки поработать недельку? На водяном колесе, а?
Халиф отрезал:
- Всевышний за великодушие не наказывает - милосердие, оно превыше любой клятвы, чтоб ты знал.
- Да-да-да, - прошипел Тарик, щурясь и снова прижимая уши. - Мир полон этому свидетельств, я знаю.
В саду оборвался очередной жалобный вскрик. За ним последовал тяжелый всплеск упавшего в воду тела. 'Закапывайте эту яму!', заорали из-за деревьев.
Аль-Мамун тяжело вздохнул. И спросил:
- Так ты определился?
- Все еще нужно?
- Мне - нужно. Я хочу знать, с кем я разговариваю. С вещью я буду разговаривать по-другому.
Нерегиль закусил иссиня-бледную губу и скривился, как на лимон.
Из-за шелестящей пелены дождя, заволакивавшей сад вместе с сумерками, донесся новый вопль. Кто-то кого-то умолял о пощаде и клятвенно уверял в своей невиновности.
- Кстати, - встрепенулся халиф. - Чего ты набросился на ту сумеречницу? Джунайд сидел у всех на виду, чего б тебе было с ним не подраться? Зачем ты полез в мой харим, о бедствие из бедствий?
В ответ Тарег искренне удивился:
- Зачем мне Джунайд? Он же смертный дурак - с него спросу нет...
- Тьфу на вашу птичью солому внутри головы, - ошарашенно пробормотал аль-Мамун. - Смотришь, смотришь на вас - вроде как мы, на двух ногах ходите. А как спросишь о чем - тьфу...
Лицо Тарика вдруг сделалось очень, очень спокойным. Он сказал:
- Ты тоже можешь спросить меня. О чем-нибудь важном.
Аль-Мамун долго молчал, изучая бледное до синеватых прожилок, нечеловеческое лицо.
И спросил:
- Ну а если не пущу к ней? Что тогда?
- Тогда будешь доставать меня с того света, - очень спокойно ответил нерегиль. - И плевать мне на все твои водяные колеса.
И еще сказал:
- Для меня это дело чести.
Подумал, и прибавил:
- ... И долга.
Подумал еще, и прибавил:
- ...Абдаллах.
Халиф долго молчал. Потом медленно кивнул. И сказал:
- Завтра доложишь, как нам прорваться через хребет аль-Маджар. Сейчас - иди, куда хочешь...
Подумал, и добавил:
- ... Тарег.
Нерегиль опустился на одно колено и склонил голову:
- Благодарю тебя, мой повелитель.
Айко, согнувшись, чтобы придержать у колен расходящиеся края платьев, вбежала в комнату:
- Сюда... ах... сюда идет Тарег-сама!
Майеса вскрикнула и подскочила на одеяле. На застеленном циновками голом полу одиноко темнела чашка с недоеденным супом, из нее торчала ложка.
- Оооо, какой беспорядок! - застонала аураннка.
Ахая и охая, Саюри заметалась по покою:
