имени дворца ей было присвоено имя Асаймонъин - правда, многие потом оспаривали это мнение Айко, указывая, что это имя госпожа получила лишь после рождения ребенка князя. А до этого события госпожу называли Иору-химэ, в память о том, что они с князем обменялись брачными обетами глубокой ночью.
Так вот, а потом произошло самое странное и любопытное.
Айко увидела, что Майеса-доно залилась слезами и снова упала на свое прекрасное лицо.
А княгиня медленно поднялась, сделала несколько неверных шагов по комнате - а потом овладела собой и выпрямилась.
Когда госпожа вышла на энгаву, а потом в сад, Айко подошла к ней, поклонилась и спросила, не нужно ли подать госпоже платок - ведь у Тамийа-химэ все лицо было мокрое.
И княгиня ответила:
- Нет, глупенькая, не надо. Разве я плачу? Это капли дождя стекают у меня по щекам.
Дикие крики и страшный галдеж неслись со дворика, где сидели хурс-аль-самийа, сумеречники из дворцовой стражи. Сейчас их служило во дворце чуть ли не три десятка голов - и около дюжины сопровождало эмира верующих в Басру.
Проклиная невозможно длинный день, Абу аль-Хайр бросился на вопли. По обычаю, свободным от несения стражи воинам хурс запрещалось покидать отведенное им место дворца - не говоря уж о том, чтобы орать в голос. Этот отряд так и прозвали - хурс, немые, потому что их дело было не говорить, а исполнять приказы. Однако запертые во дворе сумеречники бесновались от скученности и невозможности вырваться за пределы его давящих стен.
Нынешняя стража состояла сплошь из аураннцев - недавно на границе случилась кровавая стычка, в которой взяли много пленных - и двоих недавно купленных лаонцев. Оно и к лучшему, что только двоих, лаонцы чаще дрались и ссорились между собой, хорошо еще, эта парочка была из одного клана. Впрочем, у них уже не было клана - вырезали.
Только общей драки нам сегодня вечером не хватало, думал про себя Абу аль-Хайр. От запаха крови они, что ли, перебесились: более двух сотен голов сегодня слетело в два длинных рва, и большую их часть отрубили равнодушные холодноглазые гулямы-самийа. В размокшем саду под ногами хлюпало - не только водой истекала разрыхленная под черными, мрачными кипарисами земля. Кстати, начальника дворцовой охраны, здоровенного черного евнуха, они тоже спустили в ров. А нового пока не назначили. Поэтому с орущими сумеречниками приходилось разбираться ему, опять ему - вездесущему Абу аль-Хайру ибн Сакибу. Ну да, топоча облепленными мокрой глиной сапогами, бормотал про себя он: ибн Сакиб там, ибн Сакиб здесь...
Перед задвинутыми двумя брусьями воротами маялись дежурные гвардейцы.
- Чего орут-то? - пропыхтел Абу аль-Хайр, подбегая.
- А шайтан их знает, зверюг ушастых, да проклянет их Всевышний, - пробурчал тюркского вида амбал, потирая потный нос под наносником шлема. - Как солнце село, так и заверещали.
- А может, господина хранителя ширмы позвать? - впал, как в ересь, в осторожное предположение Назук. - Он ить по-ихнему разумеет...
Для зинджа всякое должностное лицо становилось существом высшего порядка, к собственному племени непричастным - что сахиб ас-ситр есть самый что ни на есть сумеречник, Назуку в голову не приходило.
Изнутри в дверь заколотили - пока кулаками, но гвардейцы заметно попятились.
- Не надо звать господина Якзана, - резко отозвался Абу аль-Хайр.
В серо-желтые глаза полетучей смерти сегодня он мог и не смотреть. Фаррашей, наблюдавших за казнью и стаскивавших в кучу загаженные ковры, много и разнообразно тошнило. Пара шлепнулась в обморок - ханаттани, естественно, эти завсегда готовы изобразить страдание. Ну чисто танцовщицы, а еще говорят, что раньше из них вся Правая гвардия состояла... Абу аль-Хайр, сегодня насмотрелся на смерть - так что обойдется он и без ночной совы, странницы из мира мертвых...
- Открывайте! - скомандовал.
Брусья с деревянным грохотом поехали в сторону.
Вопли с той стороны попритихли.
В Сумеречном дворе Абу аль-Хайру еще не приходилось бывать, и потому ятрибец несколько замешкался.
Они стояли - повсюду. На желтых плитах привратного зальчика - в мятущемся свете факелов. На ступеньках - четко вырисовываясь белыми фигурами в ночной темноте двора. У крохотного фонтанчика - высокими лиловыми тенями.
Абу аль-Хайр почувствовал себя словно перед стаей ждущих котов: все морды, все удлиненные светящиеся глаза обращены к тебе. И только слабо двигаются под розовым пятнышком носа усы и распущенные, настороженные вибриссы.
- В чем причина беспорядка? Как вы смеете нарушать покой дома халифа непристойными криками?
В ответ каждый из стоявших во дворе и на ступенях сумеречников медленно поднял руку в длинном прозрачном рукаве. И показал ей вверх.
Повинуясь жесту бледных тонких рук, Абу аль-Хайр поднял лицо к ночному небу.
Сначала он ничего не понял.
Потом всмотрелся. Потом сморгнул. Потом зажмурил глаза, подержал их крепко закрытыми, и резко распахнул.
Она - была.
Доселе невиданная, здоровенная, исходящая жидким желтоватым светом, плещущаяся выступами бледного лимба звезда.
- Что это? - ошалело пробормотал он в трясину уползающего в обморочную черноту Соломенного пути.
Чернота молчала. Оттуда тянуло стылым холодом вечности. В горячих, словно топленое молоко, переливах свечения новой звезды явственно обозначалась сфера - и два острых рога.
Глаза заслезились, Абу аль-Хайр смигнул и снова посмотрел в ворота Сумеречного двора.
В обращенных на него десятках кошачьих глах плескалось звездное молоко. Бледные лица, прозрачные веки, улетающие с ночным ветерком легкие одежды. Морской бриз трепал тонкие волосы, словно расходилась в воде тысячью струек кровь из прокушенной губы...
- Она не настоящая, - своды привратного зальчика искажали сумеречный голос, он звучал гулко и низко, как медный гонг. - Не настоящая звезда. И она идет с запада. На западе нет ничего, кроме смерти.
- Что это? - с тихим ужасом повторил открывавший ворота тюрок.
Его круглое довольное лицо на глазах оплывало смертельной бледностью.
- То, о чем я пытался тебе сказать, о ибн Сакиб.
От этого голоса Абу аль-Хайр крутанулся на каблуках.
Тарик стоял в нескольких шагах от него - высокий, черный, синюшно-бледный. Черное зеркало, антипод бледных теней во дворе напротив. В пустых серых глазах переливалось нездешнее сияние.
- Конец света, - снова пошевелились бледные губы. - Смерть и погибель.
Жуткий, сочащийся светящимся маревом диск плыл в притихших небесах.
- Что? - леденея внутри, переспросил Абу аль-Хайр.
- Над облаками плывет камень из короны Владыки севера. Он торжествует победу, - тихо сказал Тарик. - Празднует власть - над небом и землей.
- К-какой владыка севера? - под ложечкой нехорошо засосало.
- Ты скоро узнаешь, - морозно улыбнулся нерегиль. - Это тот, кто уничтожил весь мой народ. Теперь он придет и за вами. И эта адская лампа на небосводе - его путеводный знак.
Шелестя шепотками, сумеречники медленно опускались на колени, складывая руки в странные знаки. Молятся, с тихим страхом осознал Абу аль-Хайр.
Тарик стоял, как и раньше, неподвижно, с пустыми глазами на обескровленном лице. Впрочем,
