Старик аж подскочил на своем молитвенном коврике:
- Огромная, о юноша! Огромная! В Ятрибе властвует один, в Медине - другая!
- Чего? - опешили гвардейцы разом.
Вот такими словесами их здесь потчевали раз за разом!
- Не понял, о шейх, - искренне признался Марваз. - Просвети мой слух!
Старикашка пожевал волосатыми губенками и вдруг тихо сказал:
- А в Ятрибе вы там все позабывали. Сидите под защитой Али - вам всё нипочем. А у нас тут не разгуляешься.
Ах вот оно что. Теперь Марвазу стало понятнее. Тарик. Они боятся Тарика.
Что ж, не за что их винить. По правде говоря, Марваз тоже боялся. Но ему четко объяснили: главное - сразу фирман вручить. Каид заучил особые слова: 'Вот тебе, Тарик, воля эмира верующих, он приказывает тебе прочитать эту бумагу немедля'.
Дети во дворе заорали с удвоенной силой. Они катались в песке, как заправские гончие-салуги. Местные бедуины разводили таких: собачьи бега в Марибе пользовались бешеным успехом, хотя говорили, что на ярмарке в ар-Румахе...
- Хотя вот с тех пор, как господин нерегиль приехали, получше стало, - вдруг сказал старик, и Марваз от неожиданности выронил четки:
- К-как?
А бедуин пожал худыми плечами под штопаной рубахой и сказал:
- Житья же не было от этих фарисов. Набегали раз месяц, людей, скотину крали. А с тех пор, как господин нерегиль Джаффалеву шайку вырезал, тихо стало. Бедуины из такиф попытались на нас налететь - так господин нерегиль с молодцами подоспели и вот.
- Чего вот? - ошалело пробормотал Марваз.
Ему-то сказали, что нерегиль с ушрусанской шайкой правоверных утесняет, а тут...
- Как чего? - показал беззубые десны старичок. - Порубали в лапшу, вот чего. Ты не подумай лишнего, о юноша, но вы там в Ятрибе сидите и ничего не знаете, а мы сколько жаловались проезжим купцам, толку не было, но, видно, услышаны были наши молитвы о воздаянии, и вот приехал господин нерегиль и навел в Таифе, Джиране и Ханифе порядок! Святую мученицу Катталат аш-Шуджан мы с почестями похоронили высоко на холме, и на могиле каждую пятницу чудеса происходят!
Гвардейцы ошалело переглянулись.
- Но... - выдавил из себя Марваз, - ...но разве там... ну, в Таифе...
- Чего? - искренне удивился старичок.
- Разве там правоверных в жертву не принесли? - подался вперед Салхан.
- Каких правоверных! - отмахнулся сухой ладошкой чайханщик. - Бандитов, хочешь ты сказать, о юноша! И мало ли что плетут в Таифе - там живут болтливые глупцы, двоедушники, забывшие истинную веру, преступающие клятвы, их словам совсем нет веры, совсем нет, помяни мои слова, о юноша, не знающий жизни...
Слушая старческое бормотание, Марваз вдруг обнаружил, что у ставен стоят и давешние мальчишки-зинджи, и еще куча народу из местных - все как один в затрепаных рубахах и в рваных куфиях. И молча на них с Салханом смотрят. И от этих взглядов каиду стало совсем неуютно.
А старик вдруг обернулся и посмотрел куда-то во двор - пристально. Серьезно. Словно разговаривая мысленно с невидимкой.
Салхан за спиной осторожно кашлянул и прошептал:
- Марваз...
- А?
- Поехали отсюда. В Таиф. Там все на месте узнаем.
Каид медленно кивнул. Во имя Всевышнего, прав его человек. К тому же, почтенные мулла с улемом должны были уже прибыть домой - отряд Марваза сопровождал их всю дорогу от Ятриба до Ханифы.
От Ханифы почтенные мученики за веру поехали сами, а Марвазу пришлось остаться - пару дней назад, как раз накануне отъезда, в конюшню забрались то ли дикие псы, то ли шакалы, перекусали верховых лошадей, а те перепугались, снесли двери и убежали в пустыню. Вот только сегодня их переловили, тьфу, вот незадача, сколько времени потеряли...
Каид одним глотком допил холодный чай, кивнул старику и прижал руку к сердцу:
- Благодарю тебя, о шейх, за беседу, но долг зовет меня в путь. Лошадей мы вернули, и задерживаться здесь нам не следует.
Старик с улыбкой закивал. Стоявшие во дворе местные переглянулись - и принялись неспешно расходиться. Марваз с Салханом обменялись многозначительными взглядами - и облегченно вздохнули.
Уже на дороге, в седле, каид оглянулся на остающийся за спиной городок: солнце все так же палило, в глазах плыло от зноя. И, несмотря на жару, Марваз вздрогнул: на окраине, в тени большого серого дувала он увидел три знакомые маленькие фигурки. Черные детишки со двора. Они неподвижно стояли и смотрели гвардейцам вслед.
- Сохрани нас Всевышний... - пробормотал каид и отвернулся.
Странные какие-то дети. То орут, то столбами стоят. Кому понадобились трое малолетних невольников - тоже странно...
И Марваз обернулся снова.
Лучше б не оборачивался.
На месте троих детишек он увидел трех черных псов.
- Г-гончие... - тихо сказал за спиной Салхан.
- А?..
Каиду на полуденной жаре стало очень, очень холодно.
- Гончие Хозяйки Медины... - пробормотал гвардеец. - Как я раньше-то не догадался, глупец я, баран...
Псы стояли неподвижно и смотрели на них.
- Едем вперед не оглядываясь, - упавшим голосом скомандовал Марваз. - Да защитит нас Всевышний, Он милостивый, прощающий...
Они потрусили вперед по дороге, бормоча Имена и чувствуя спинами взгляд страшных собак. Но даже когда присутствие нездешних сил отпустило, Марваз не решился обернуться и посмотреть назад.
А если бы гвардейцы решились вернуться в Ханифу, они увидели бы следующее.
На крохотной площади перед масджид не протолкнуться было от народу. Люди сидели и в молельных залах - старикам и детям лучше на такое солнце не выходить, зачем обжигать головы и спины, - и под арками галерей, и на террасах лавочек, и на балконе чайханы.
Точнее, они не сидели. Люди стояли на коленях, склонившись в земном поклоне.
На большом кожаном ковре у самых ступеней масджид маялись четверо - вот они как раз сидели. И мелко дрожали, несмотря на жгучее солнце и богатые парчовые халаты.
Возможно, они дрожали, опасаясь самого страшного - мулла и улем Таифской масджид не ожидали ничего хорошего от тех, кто напал на них и их спутников у самой окраины вилаята, спешил с красивых дорогих верблюдов, связал и продержал пару дней в подвале.
Шамс ибн Мухаммад и Хилаль ибн Ибрахим мелко дрожали, бесполезно дергая связанными локтями и пуская слезы из прижмуренных глаз.
Рядом с ними на кожаном ковре мучительно ерзали Батталь ибн Фарух и Дауд ибн Хусайн, свидетельствовавшие в их деле перед троном эмира верующих.
Пот капал с их лбов и бород, они стонали и пытались молиться.
И никто из четверых не решался поднять взгляд к ступеням масджид.
Потому что на древних плитах, взятых из старой каабы - настолько древних, что резьба с изображением Длани Воздаяния уже почти стерлась - стояла Она.
Манат возвышалась над толпой, красные глаза на длинной псиной морде равнодушно созерцали простертых людей.
