Сын Дарима с удовлетворением кивнул:
- Хорошие стихи, о Джундуба!
И обернулся к брату:
- Брось ему кость с остатками мяса!
Харис пожал плечами, выудил из блюда баранью лопатку и швырнул благодарно кланяющемуся подавальщику. Тот сноровисто поймал косточку и с жадностью вцепился в хрящик зубами.
Сайф расстроенно покивал:
- Смотри, о Марзук, что судьба делает с людьми! Вчера он был шейхом благородных бану килаб, а сегодня - последний нищий, беднее любого раба в нашем становище!
Содержатель дома горестно покивал, оглядывая жадно лижущего соус беднягу, и с чувством продекламировал:
И, снова горько покивав, отхлебнул из чашки. Воистину, печальная история благородного Джундубы стала притчей среди детей ашшаритов! Удача изменила благородному воину... Сначала в битве с храбрым Джаффалем он потерял любимую жену, несравненную красавицу Катталат аш-Шуджан. А потом в свирепой схватке с племенем харб люди бану килаб потерпели поражение, а шейх Джундуба упал с коня со стрелой в ноге. С тех пор нога его высохла, и бану килаб забрали у него весь скот, женщин и имущество, и избрали шейхом удачливого сына Дарима...
Воистину, человек несомненно бессилен, и судьба его написана среди звезд! Такой благородный, славный муж превратился в подавальщика при господине! Горе, какое горе!
Джундубу с поганым тазом, тем временем, пинками погнали прочь.
А певичка, вихляя звенящими бедрами, спустилась с помоста и, покачивая задком, пошла через двор к Сайфу.
Тут во двор сунулся черный невольник и громко объявил:
- Мир тебе от Всевышнего, о благородный господин! Почтенный кади велел передать, что распутницу вывели из ее места и тащат к яме для побиения камнями! Просит пожаловать, о благородный господин!
С улицы и впрямь донеслись радостные вибрирующие крики женщин, нестройный гомон толпы и топот. Весь Нахль бежал к окраине - совершение справедливости есть долг каждого правоверного!
А певичка тем временем поднялась по ступеням, остановилась в шаге от Сайфа и кокетливо прикрыла нос шелковым алым шарфом. Смуглые, покрытые испариной груди призывно колыхались под тугим парчовым лифом.
Сайф улыбнулся и взял женщину за голое плечо:
- Потом... Сначала дела любви, потом дела смерти, о раб! Так и передай своему господину...
И повлек кокетливо хихикающую певичку в комнаты. А братья - все девятеро - дружно потребовали еще вина.
Ахнув, Сайф уперся пятерней девчонке в лоб и с силой отпихнул от себя:
- Что это ты намерена делать со мной, о скверная?!
Та подняла голову и непонимающе вытаращилась, пальчиком поправляя чуть размазавшуюся помаду.
Сайф скосил глаза вниз - вот не хватало еще, чтоб на зеббе у него помаду увидели! Чего только не выдумают городские! Нет, ему, конечно, рассказывали, что городские женщины - не такие, как в становищах, и бесстыдны в любви, но не до такой же степени!..
Снаружи что-то грохнуло. Заорали.
Неужели так орут, что с окраины слышно? Весь Нахль, что ли, к яме сбежался?
А вот следом Сайф услышал объяснившее многое: звон и скрежет железа о железо. И короткие, злые выкрики. Перемежаемые ударами и шорохом осыпающейся штукатурки.
Вопль. Хрип. Или Гитриф, или Абдаллах. И следом - грохот.
Звук падающего на пол тела вывел Сайфа из оцепенения. Он метнулся к стене и попер к двери тяжелую деревянную лежанку - задвинуть.
- Помогай! - рявкнул он девке.
Та тоже сообразила, что к чему, и, хоть с лица сбледнула, быстро вцепилась в резную ручку на пару с ним.
Со скрежетом штуковина поехала по натертому полу - роскошная спальня-то была, с деревянными полами, хорошо как пригодились...
Снова короткий крик, звяк, скрежет. Шмяк, свист металлический - крик.
Обливаясь потом и толкая лежанку, Сайф понял: он слышит только знакомые, сплошь знакомые голоса. Братьев, Маймуна, старого рубаки Укбы. И ни одного чужого.
Тот, кто убивал его людей, рубился молча.
- П-ппес!.. С-сука! Аааа!.. - скрежет, стон, грохот.
Совсем рядом с дверью. Фатик, его верный Фатик.
Лежанка встала ровно напротив дверной створки.
В нее тут же ударили - ногой, очень сильно. Дверь скрипнула, но выдержала, посыпалась труха.
С той стороны стихли все звуки.
Сайф слышал дыхание - свое и девки. С носа капнуло потом. С усов текло.
В следующий миг все полыхнуло и взорвалось щепками.
Они улетели к самой стене и плашмя, как рыбины, шлепнулись на подушки.
Пытаясь пошевелиться, Сайф заорал от боли в плече. Глянул - точно, острая, как на мангал, оструганная щепка торчит. Девка лежала рядом с залитым кровью лицом и не шевелилась. Между грудей торчала пара таких же острых щепок драгоценного красного дерева.
Придерживая плечо, Сайф все-таки встал.
Из тучи пыли и оседающей трухи на него вышел... сумеречник.
От неожиданности бедуин захватал ртом воздух и рявкнул:
- Ты кто?!
Самийа острозубо осклабился, мазнул ладонью по щеке и глумливо выкрикнул:
- Загадка! У меня на лице - кровь, не моя! Тогда чья?!
Бледная хищная морда отекала красными ручейками - через лоб и щеку, с запястья державшей меч руки капало.
- Харис! Гитриф! Абдаллах! Укба! - истошно заорал Сайф.
Сумеречник ощерился и рявкнул:
- Ага-аа! Похоже, это правильные ответы!
Хихикнул, прищурился - и взмахнул мечом.
Прямое лезвие остро сверкнуло, Сайф крикнул - и мир закувыркался у него в глазах.
За спиной айяры от души хлестали нагайками воющую и визжащую толпу. Люди давились, орали до хрипоты, закрывали ладонями головы.
Испуганно и истошно заржал Гюлькар.
Тарег обернулся - двое ушрусанцев повисли на поводе, жеребец злобно оскалил зубы, дергая мордой.
Когда нерегиль снова посмотрел вперед, то понял - рядом стоит она. Узза высилась, как обелиск,
