А когда осипла и прооралась, поняла, что Узза стоит над ней черной тенью, а вокруг мертво свистит ледяной ветер.
- Я сделаю по твоему слову, о женщина, - наконец, откликнулась богиня - ночным, холодным голосом. - Ты отомстишь.
- Но как?.. - все еще задыхаясь от азарта ярости, воскликнула Рабаб.
- Я пошлю того, кто отомстит.
- Ангела? - счастливо вспыхнула глазами бедуинка.
- Ангела, - кивнула высокой черной короной богиня. - Ангела-истребителя.
Бедуинка заломила руки и со счастливой улыбкой упала на колени.
Узза коротко глянула в непроглядную темноту неба, кивнула собственным мыслям - и исчезла.
Возвращались они глухой ночью, в карван-сарае уже потушили огни - ну так, только костерок из кизяка у ворот потрескивал, а вокруг жались невольники с дешевыми копьями.
Рабаб с Залимом прошли мимо них, не оглядываясь - прямо в свой закуток с левой стороны, третья занавеска по галерее. Во дворе чернильной лужей плавала тьма, из глубокого лаза в подземный зал, где спали рабы и верблюды, доносились вздохи и усталое поревывание скотин. Бедуинка мысленно подсчитала оставшиеся дирхемы в рукаве: эх, если этот ангел задержится, деньги иссякнут, и придется съезжать вниз, к животным и чужестранцам, прямо под глаза здоровенной статуи ханаттийского бога с добрым сонным лицом и в высокой короне.
Занятая такими мыслями, она переступила одеяло, на котором обычно спал зиндж, и нырнула под занавеску. Когда Залим схватил ее сзади, Рабаб сначала не поняла, что происходит. Зиндж, тяжело дыша, повалил ее на войлок и принялся задирать платья.
- Ты что делаешь... - допищать она не успела - лапища зинджа с силой вдавила лицо в вонючую подстилку.
А потом он стукнул ее по затылку - чем, не видела, Залим пыхтел сзади - перевернул на спину и взгромоздился всей тушей. Широкая потная ладонь стискивала и губы, и нос, Рабаб задыхалась, мыча и обреченно постанывая. Вонзил зиндж так, что бедуинка закричала сквозь липкие толстые пальцы.
Залим принялся с силой пихаться между ног, и тут за занавеской замелькали огни и закричали люди. Рабаб радостно замычала и заизвивалась, раб с руганью выпростался и принялся подыматься.
В комнатушке разом стало светло и шумно, и на лицо бедуинки пролилось что-то горячее. Из горла зинджа торчал длинный ноконечник дротика:
- Подлый раб!
Рабаб вздернули на ноги, сунули в лицо факел, содрали с плеч абайю и покрывало, жесткая рука растрепала волосы.
- Что вы...
За спину и локти сунули палку, факел по-прежнему слепил глаза и обжигал лицо. Знакомый старческий голос проблеял:
- О распутница! Ты взяла в любовники чернокожего раба! О стыд! О позор ашшаритов!
- Да как вы...
Ей хлестко ударили по губам - ладонью плашмя, не для боли, так, для порядка. И голос старшего Даримова сыночка - чтоб у тебя глаза повылезли, о Сайф! - торжествующе загудел:
- Вот, мы с братьями и почтенный кади Сулайман ибн Харис свидетели - эта подлая, эта распутная принимала у себя черного раба за занавеской! Они любились и стонали от удовольствия!
- Подожди, о Сайф! - рассудительно проблеял кади. - Пусть почтенная Нузхат осмотрит эту грешную, эту простоволосую, и даст тщательное и правдивое заключение о состоянии ее фарджа!
Палку за спиной с силой поддернули, жесткая старческая ладонь шершаво скользнула под платье, вверх по бедру и принялась бесцеременно ощупывать Рабаб между ног.
Знакомый голос хозяйки караван-сарая - что же ты делаешь, о Нузхат, разве не плакали мы вместе над моими бедами... - твердо произнес:
- Во имя Всевышнего, справедливого и не попускающего лжи! Этой женщиной занимался мужчина, причем только что!
- Развратница! Смерть прелюбодейке! - заорали из факельного света десятки голосов, мужских и женских.
- Терпение, о правоверные! - проблеял кади. - Закон Али суров, но милостив к грешным! Прелюбодейку надлежит бить камнями в яме, лишь удостоверившись, что она не носит ребенка!
Негодующие вопли стали ему ответом.
- Шарийа! - воодушевленно воскликнул Сулайман ибн Харис. - Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, мы обязаны следовать заповедям веры, о ашшариты!
Разочарованное ворчание и шарканье шлепанцев по камню - толпа принялась расходиться.
- Связать ее, - уже обыденным, равнодушным голосом приказал кади. - Нузхат, запрешь эту развратницу и скажешь, когда отойдут крови. Тогда я и велю покричать о ней - соберем народ и все сделаем. Зинджа закопайте подальше в пустыне - хотя я бы на твоем месте привалил на него большой камень, о Сайф, ведь ты остался должен этому человеку...
Тот фыркнул:
- У благородного ашшарита нет долгов перед хашишином, разменявшим разум на зелье!
Локти Рабаб больно прикрутили к палке и потащили ее из комнатки прочь. Сайф ибн Дарим щипнул за задницу и жарко выдохнул:
- До встречи, Рабаб, жаль, что ты не моя...
Бедуинка висела в крепких мужских руках, не пытаясь сопротивляться. На лице жесткой коркой запекалась чужая кровь.
А в голове колотилась последняя просьба:
О Уззайян... не позабудь - ангел! Ангел-истребитель...
Каид Марваз сидел на молитвенном коврике и отчаянно морщил лоб. В одной руке он держал пиалу с остывшим чаем, в другой - чётки. Но даже побывавшие у Каабы четки не помогали каиду разобраться в услышанном. Снаружи, за кривой решеткой ставен, плавился от жары дворик чайханы, - полдень. Во дворике, несмотря на першащий в глотке сухой зной, с криками играли чернокожие дети - все им нипочем, сорванцам...
От солнечных бликов в глазах рябило, дети катались в песке, дрались за наконечник стрелы для фияля. А собеседник каида Марваза темнил, мудрил и говорил загадками.
Сидевший напротив рябой старик с жидкой бородой жевал провалившимися губами и точил непонятные словеса:
- Ты ведь из Ятриба, сынок, ах-ах-ах...
Каид Марваз сдерживался, между прочим, изо всех сил - а также из почтения к старости. За время, пока на полуденной жаре успел остыть чай, старик раз девять на разные лады повторил это содержательное утверждение. Да еще с таким видом, будто это что-то ему, Марвазу, объясняло.
- Да, о шейх, - терпеливо - в десятый раз - сказал каид. - Мы посланы в Таиф с фирманом эмира верующих - да благословит Всевышний его и его потомство! Но служу я в Ятрибе, это истинная правда. Равно как и все мои гвардейцы - мы приписаны к джунду Святого города...
- Ах-ах-ах... - покивал чалмой из застиранной ткани старик. - Вот оно и видно, сынок, что ты из Ятриба, ах-ах-ах...
Из-за спины Марваза послышался нетерпеливый вздох - Салхан, нетерпеливый в битве и в делах, едва сдерживался и потому вздыхал и шумно чесал себе пятку.
- А куда спешите, почтеннейшие, куда спешите, - засмеялся старик. - Полдень - не время для путешествия, куда спешите... И тем более - если вы из Ятриба, о юноши, о несмышленыши...
Салхан утробно рыкнул и все-таки не выдержал:
- Во имя Всевышнего! Что ты хочешь этим сказать, о шейх? Из Ятриба, из Медины - какая разница?!
