Конечно, так не бывает. Пальмы не растут на камнях. И даже в ночной пустыне не дерет такой ледяной, до дрожи в коленях холод.
Дойдя до деревьев, женщина упала на колени перед средней пальмой. И уперлась лбом в острые края срезанных листьев.
- Меня зовут Рабаб, - тихо сказала она.
Не отнимая головы от ствола, вынула из-за пазухи узелок с лепешкой и финиками. Весь запас провизии.
- Больше у меня ничего нет, Всемогущая. Я пыталась продать раба - но торговец не взял. Сказал, иди отсюда, не будет тебе здесь прибыли, о дочь Шамты. Вот хлеб и финики. Это все, что я могу принести тебе, Уззайян.
И Рабаб часто задышала, завсхлипывала - и, не сумев сдержаться, разрыдалась - отчаянно, до соплей и икоты.
Высморкавшись, она подняла глаза и больше не увидела деревьев. Камни лежали перед ней голым, уходящим в долину столом. Ветер отдувал край платка с жалким приношением.
- Ах... - горестно выдохнула Рабаб.
Значит, Узза раздумала являться. Не пришла. Не вняла. Конечно. Зачем Уззе ее лепешка. В старые времена Богине приводили верблюдов.
- Поднимись, дочка! - ласково сказал женский голос из-за спины.
Рабаб медленно обернулась.
Высокая женщина отвела от лица край черного платка. И улыбнулась:
- Мне и впрямь не нужна твоя лепешка, о Рабаб. Да и финики оставь себе, дочка, - не ем я фиников.
Сглотнув, ашшаритка медленно поднялась на ноги. Колени ощутимо дрожали, ноги подгибались.
Перед ней стояла самая обычная женщина в глухой черной абайе. Вот только Рабаб едва ли доставала ей до плеча.
- Что случилось, дочка? - полные темные губы богини снова изогнулись в приветливой улыбке.
- Матушку убили, все имущество покрали, - мертвым голосом ответила Рабаб, и по лицу холодными ручейками потекли слезы.
- Кто? - тихо, но очень внятно спросила богиня.
- Сыновья Дарима, - всхлипнула в ответ женщина. - Мы из племени манасир, наша семья исстари кочевала у подножия горы, и мы всегда приносили тебе...
- Я помню, - мягко прервала ее Узза. - Так что с сыновьями Дарима?
- Они из бану килаб, - снова всхлипнула бедуинка. - Каждую весну нападали на нас - подлые псы, отродья блохастой суки... Знали, что отец давно в земле!
И, вдруг разъярясь, Рабаб поведала всю историю - как оно все случилось и как она, дочь Шамты, дочери Даххака, дошла до такой жизни:
- А матушка брала с собой сорок свирепых рабов и выезжала в поле, и сражалась с отродьями Дарима копьем и дротиком! И всегда отгоняла воров и грабителей!
- Я знаю, - медленно кивнула богиня. - Шамта - из благородных женщин, с крепкой рукой и отважным сердцем. Госпожа многих шатров, щедрая и великодушная. Я покровительствовала ей и ее матери, и матери ее матери.
- Вот! - вскрикнула бедуинка, трясясь то ли от холода, то ли от злости. - А тут они налетели снова - и убили матушку! Вдесятером насели - и пробили копьями ей и грудь, и спину! И матушка умерла!
Узза мрачно и очень неодобрительно покачала головой:
- А что же остальные? Что сказали люди манасир? Как поступили рабы и слуги?
Рабаб сжала кулаки и зашипела:
- Что сделали, о могучая госпожа?.. Они встали, подобно стаду баранов на пастбище, а потом к ним подъехал старший сын Дарима и сказал, что они, мол, глупцы и евнухи, потому как служат женщине, к тому же старухе, негодной и бессильной. И что они убили матушку ради всеобщей пользы - мол, она не давала поднять голову ни одному шейху...
- Мерзавцы не врут, - нахмурилась Узза. - Шамта вершила справедливость и не давала спуску грабителям...
А бедуинка втянула в замерзший нос сопли, яростно утерлась рукавом и сказала:
- И наши люди и рабы послушали этих псов. Они пришли и вместе разграбили все наше имущество, и вынесли из шатров утварь, и угнали скот. А потом ушли вместе с сыновьями Дарима к бану килаб. Чтоб им гуль горло ночью порвал...
- Не проклинай попусту, о Рабаб, - тихим, задумчивым голосом ответила богиня.
Бедуинка вздрогнула и непонимающе вскинула взгляд.
- Всех тех, кто ушел от вас, бану килаб перебили - пару ночей назад. Опоили вином и перерезали. Не хотели делиться награбленным, - все так же задумчиво ответила Узза.
- Да благословит Всевышний тех, кто занес над ними клинки! - радостно воскликнула Рабаб и забила в ладоши.
И тут же спохватилась:
- А вот сыновья Дарима сидят в Нахле в большом доме рядом с базаром и пропивают мои деньги! И читают дерзкие стихи, воспевающие подлое убийство моей доблестной матери!
И, словно бурдюк, из которого выдернули пробку, Рабаб опять залилась слезами:
- Убии-лии ма-амууу... Мы ее с Залимом хоронили вдвое-ееем... Едва обрывок ковра нашли-иии, чтоб заверну-уууть... все покрали, сукины де-ееети-иии...
Узза вздохнула и раскрыла объятия. Бедуинка упала ей на грудь, носом прямо в шелковые складки абайи, и принялась жалобно подвывать:
- А еще они обзывают матушку покойную распутнице-еей... подлю-уууки-иии... И меня тоже обзывают разврааа-аатно-ооой... за что-оооо...
- Не за что, а зачем, - задумчиво поправила плачущую бедуинку Узза.
Та снова выжидательно затихла.
- За тем, чтобы тебя кади велел либо камнями бить, либо из города гнать, - со вхдохом, как несмышленой, пояснила богиня и жалостливо погладила вздрагивающую от рыданий спину Рабаб.
- Точно, - неожиданно внятно и трезво отозвалась та и подняла голову. - Приходили ко мне уже от кади - с вызовом... А я-то думала, они жалобу мою хотят рассмотреть...
Все так же задумчиво поглаживая женщину по спине, богиня кивнула:
- Эдак, Рабаб, сыновья Дарима на пару с кади доведут тебя до смертной ямы на окраине города...
Та затряслась, как тамариск под ветром, и испуганно заглянула богине в лицо:
- Что же мне делать, о Всемогущая?..
Узза снова кивнула собственным мыслям и ответила:
- В городе властвует сила печатей, о Рабаб. В Нахле я тебя от зла не укрою - старая Узза бессильна там, где ходят по новой вере...
- Но...
- Слушай меня, о женщина, - вдруг очень строго сказала богиня.
Отступила на шаг. И подняла темную, длинную ладонь:
- Слушай. У тебя есть два пути, о Рабаб. Ты можешь повернуться спиной к бедствиям, взять своего раба и уехать куда глаза глядят - прочь от Нахля, прочь от могилы матери. Я дам тебе много еды, верблюда и коня, и джинны из моих слуг проводят тебя до места, которое ты выберешь своим домом.
- Ни за что!!! - трясясь от ненависти, выкрикнула бедуинка. - Я разорву этим ублюдкам горло зубами! Я вырву их печень и буду танцевать с ней, подобно Хинд, вспоровшей брюхо Хамзату! Скажи, что этот путь не единственный, о могучая! Я жажду мести! Чего стоит жизнь, такой, как я - нищей и оплеванной! Я умру, но убью их! Убью! Убью! Убью!!!..
Последние слова Рабаб выкрикивала, топая ногами и задыхаясь от горячей, рвущей глотку ярости.
