одиночества. Практиковался бук-кроссинг, то есть коммерческий Обмен соревновался со Свободным Даром. Ассортимент «Фаланстера» устраивал и взыскательного гуманитария и просто модного тусовщика: от Жиже ка и Проппа до Пелевина и Ororoffa. Цены ниже, чем в больших магазинах. Редкие издания для любителей русского авангарда. Несколько исламских и античных полок. Малотиражный экстрим и рукодельная контркультура выделены отдельно. Кроме книг-газет-журналов, тут можно было найти палестинский платок и майку с автографом Лимонова, или получить, если в тебе видели «потенциального экстремиста», другую майку — с лаконичными цифрами «282» на груди, или, если «потенциального экстремиста» в тебе как раз не видели, разрешалось самому расписать майку тканевыми красками и пропарить утюжком, чтоб держалось. Эксклюзивная экзотика: видео с кубинскими клипами про Че Гевару и всяких новомодных сапатистов, диски с «do it»-музыкой и песней «замучен тяжелой неволей» на языке идиш.
«Сначала мы пытались построить магазин как абсолютную коммуну, потом он претерпел серьезные изменения, но мы не отказались от основных принципов. Каждый участник “Фаланстера” участвует в управлении и владении производством, — вспоминает сегодня Куприянов о тех событиях начала нулевых годов. — Нам не удалось построить реальную коммуну-магазин. Этому мешала недостаточная включенность самих участников. Мы не всегда оказывались способны пренебречь собственными делами ради общего дела, — признает он и тут же говорит о том, что считает главным показательным результатом: — Магазин с антикапиталистической организацией труда вполне может выжить в современных коммерческих условиях».
По мнению Бориса, базовая проблема современного общества состоит в том, что «человек не относится к труду как к части самого себя». Да и невозможно такое отношение в ситуации тотального рынка, где любой труд лишь продажа своего времени и сил неважно кому и неважно зачем.
Превратившись из радикально-утопической в мягкую, но зато реально существующую форму добровольной сегрегации, «Фаланстер» продемонстрировал не только альтернативность правил хозяйствования, но и особенный стиль, «дух места», заменивший молодым интеллектуалам, участвующим в проекте, совместное проживание и тотальное обобществление, оказавшиеся совершенно ненужными для данного конкретного дела.
Где еще, как не в этой автономной зоне, можно было наблюдать живое общение муллы, скинхеда, авангардного поэта и звезды рэпа? По окончании торговли под шелест пластиковых стаканчиков «Фаланстер» окончательно превращался в радикальный клуб: выступление палиндромиста Кедрова смыкалось с собранием антиглобалистского движения АТТАК, израильский конспиролог Изя Шамир сменял молодых литераторов, делающих книги вручную. Переехавший из Парижа Толстый (Котляров) выставлял свои «картины для чтения», а поэтесса Витухновская клеила свои плакаты прямо на потолок. Можно было прийти на веселых поэтов Емелина и Родионова из группы «Осумасшедшевшие безумцы», а попасть на лекцию об оккупации Ирака или, наоборот, на семинар сербохорватских славистов. Анархия — это когда параллельно с презентацией распиаренных радикалов Бренера и Шурц за стеной происходит перформанс менее известного, но не менее радикального Юры Телепузика, публика с удовольствием курсирует туда- сюда, а изрядно нетрезвые журналисты не знают, про кого именно писать в светскую хронику.
Сначала, помнится, под морковным потолком на крюке висел макет винтовки Ml6, обернутый в куфию. Но пришла милиция с обыском и попросила снять: «с улицы в окно вид слишком экстремистский». Никакой другой крамолы не нашли, конфисковав лишь «Энциклопедию секса» на экспертизу. Действительно, мало ли что напечатают под такой обложкой? Винтовку сменил акварельный портрет никому не известной женщины. По секрету, на ухо и только своим, здесь рассказывали, что это знаменитая немецкая бомбистка Ульрика Майнхофф, тайно вывезенная в 1970-х в СССР и доныне живущая по поддельному паспорту где-то под Саратовом. Работает в поликлинике. Круг своих, впрочем, непрерывно расширялся, отдельные коммунары переженились между собой и даже завели детей, а это что-нибудь да значит. «Фаланстер» стал школой, сделав одного признанным киноведом, другого редактором, третьего литературным критиком, четвертого и пятого «человеком года» в номинации «человек книги».
Моментом истины для истории «Фаланстера» оказался пожар 2005 года. Неизвестные ночью закидали помещение магазина чем-то громко взрывающимся и легко воспламеняющимся. Много книг уцелело благодаря эстетской привычке коммунаров хранить их в ящиках из-под гранатометов. Расследование пожара ни к чему особенному не привело и велось в стиле «амбиент». В первый день после пожара Куприянов и остальные участники всерьез обсуждали возможность приостановки проекта, но этого не позволили сделать читатели (столичные интеллектуалы всех специализаций и оттенков). Оказалось, что им «Фаланстер» не менее, а может быть, и более необходим, чем его организаторам. Они предложили проекту всяческую помощь, от добровольных финансовых вложений до поиска нового помещения и оттирания обугленных пожаром книг. Вскоре коммуна-магазин возобновилась на новом месте, а впоследствии даже открыла несколько филиалов. Особой популярностью в первый год после пожара пользовались сбываемые за полцены обгоревшие издания с бесценной печатью «Последствия взрыва в магазине „Фаланстер”».
Базовые установки «Фаланстера» остались прежними — другие принципы, другие цели, размывание границы между работой и отдыхом, максимальная самореализация каждого в проекте, альтернативное культурное пространство вплоть до собственных бесплатных форм высшего образования (проект «Рабочий университет») и концертов альтернативной музыки (от группы «Барто» до романсов Михаила Елизарова в исполнении автора).
34/ Новые религиозные поселения в современной России
34.1/ 'Звенящие кедры» и пр
В конце 1980 — начале 1990-х годов среди столичных и вообще российских хиппи, разочарованных бездуховной и суетной городской жизнью и тяготевших к христианству, появилось обыкновение оставлять привычную жизнь и переселяться поближе к действующим православным монастырям, чтобы сосредоточиться на духовном развитии, общаться со священниками и возделывать свой приусадебный участок. Особенно это поветрие было заметно в Козельске, рядом со знаменитой Оптиной Пустынью. Это привело даже к некоторому подорожанию (до смешного дешевых перед этим) деревенских домиков в радиусе монастыря и «Озера Любви», в котором местный священник (сам бывший хиппи) крестил новопоселенцев. Отношения между соседствующими хиппи-христианами были вполне братскими, хотя, конечно, им ничего не приходило в голову делать «общим», ведь большинство уехавших туда были антикоммунистами. Получилась не община и не коммуна, но скорее новое религиозное поселение. Самые убежденные его жители впоследствии стали священниками или монахами многих монастырей.
Позже, уже в новом веке, возникло движение с пышным именем «Звенящие кедры России», активисты которого уезжают из городов и создают в опустевших российских деревнях «родовые экопоселения» с собственными пасеками и лугами. Поскольку они провозглашают возвращение к традиционному укладу и семейным ценностям, коллективизм этих «новых деревень» ограничивается соседской взаимопомощью и участием в общем культе «Анастасии» (скрытой в лесу национальной души), сочетающим в себе контакт с природой, деурбанизацию, здоровый образ жизни и славянскую мистику. Главной проблемой первых «экопоселений» движения стало то, что большинство новых «помещиков» отказываются зимовать в приобретенных домах и возвращаются до весны в город, воспринимая «родовое поместье» как экзотический летний и дачный отдых с интересными соседями.
Восстановились и неортодоксальные, но тоже очень знакомые формы религиозности и соответственно альтернативных самосегрегаций.
34.2/ Виссарион
