Обнаруженная в энциклопедии дефиниция оказалась изыскано функциональной.
«Любовь — интимное и глубокое чувство, устремленность на другую личность, человеческую общность или идею. Любовь необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Любовь возникает как самое свободное и постольку «непредсказуемое» выражение глубин личности; ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. Важность и сложность явления любви определяются тем, что в нем, как в фокусе, пересекаются противоположности биологического и духовного, личного и социального, интимного и общезначимого».
И все-таки, отталкиваясь от дефиниции, почувствовал бы я к этому человеку истинную любовь, если бы он не был моим отцом? Можно ли мое чувство к нему трактовать как устремленность? Наверное, да. В последнее время я очень часто думаю и говорю о нем, это действительно так. А готов ли я беспрекословно подчиняться его воле? Наверное, нет. Жизнь давно приучила меня быть одиноким волком, доверяться вожаку мне противопоказано. А это означает, что нежность, затопившую меня, едва я увидел отца, только любовью и назовешь, поскольку иначе как непредсказуемым и безотчетным мое чувство назвать трудно.
Прошло несколько дней, и я понял, что было самым удивительным во всей этой истории — от меня никто ничего не потребовал. После такого яркого и душераздирающего вступления можно было ожидать такого же жесткого продолжения: меня могли, например, пригласить вступить в какую-нибудь тайную военизированную организацию, заставить участвовать в террористических (не дай Бог) операциях, должны были обработать идеологически, вручить памятки, контролировать мое дальнейшее поведение. Ничего подобного — тишина. Это было очень странно, вопрос все-таки идет о выживании биологического вида. Или я чего-то не понял?
Любопытство — это грех, с которым мне не справиться. Да и зачем, если теперь у меня есть источник для его удовлетворения. Я решил не заниматься самодеятельным мифотворчеством и позвонил отцу, потребовав объяснений.
— Слушаю тебя, Ив.
— Спасибо за то, что просветил меня, но теперь, узнав правду, я чувствую себя неуверенно. Не представляю, что делать, как жить дальше? Решил спросить у тебя, ты-то наверняка знаешь.
— Очень интересный вопрос. Не хочу огорчать тебя, но вразумительного ответа, рецепта, годного для всех, не существует. Это дело индивидуальное. Каждый решает за себя сам.
— Понятно, что сам. Но что конкретно решает? Из чего выбирает? Наверняка существует список с правильными решениями.
— Ив, не будь бессмысленным рационалистом. Тебе тридцать три года, до сих пор ты как-то жил? Чем-то интересовался, чем-то занимался? Вот и продолжай, живи в свое удовольствие. Занимайся делом, которое ты выбрал, которое способен делать лучше других. Больше от тебя ничего не требуется.
— Пока не требуется?
— Если все пойдет хорошо, то и не потребуется вовсе.
— Но теперь я знаю, что больше не человек. Разве я не должен относиться к миру по-другому?
— Не понял, разве для тебя что-то принципиально изменилось?
— А разве не изменилось?
— Нет.
— Прости, папа, я не понимаю.
— Как бы это объяснить. Ты ни в чем не провинился, а потому не должен просить прощения. Повторяю, новое знание ничего не меняет в твоей жизни. Оставайся самим собой, вот и все, что от тебя требуется. Я рассчитываю на тебя и надеюсь, что ты справишься.
— Я должен с тупым упорством продолжать писать свои тексты?
— Ну и вопрос! Во-первых, ты никому ничего не должен, во-вторых, почему свое упорство ты считаешь тупым? Пиши с острым. А впрочем, не мне указывать, с тупым или острым упорством тебе следует заниматься своей работой. Не сомневаюсь, что и без моих указаний ты прекрасно сумеешь определиться.
— Но для кого мне, собственно, писать? Число моих читателей сокращается день ото дня. А тут еще выясняется, что я даже не человек!
— А до сих пор ты для кого писал?
— Как оказалось, для пяти энэнов.
— Блестяще. Вот и продолжай.
— Таков твой совет?
— Такова моя просьба.
— Ух ты!
— Мы, энэны, испокон века привыкли выполнять свою работу, не обращая внимания на внешние обстоятельства. Мне кажется, что и без моих наставлений ты давно научился поступать именно так. Лишний раз просить тебя об этом глупо. Прости, Ив, больше говорить не могу, дела. Звони в любое время, мне не хватало общения с тобой. Не отключайся, тебе что-то хочет сообщить Настасья. До свиданья.
Я удивился.
— Здравствуйте, Иван.
— Здравствуйте, Настасья.
— Я хочу обратиться к вам с неожиданной просьбой.
— Слушаю вас.
— Островский, вы же помните Островского, набивается к вам в гости. Он человек, но ему неприятно, что у вас осталась плохая память о встрече с ним. Люди и энэны давно уже
