союзники, и теперь, когда он узнал, что вы тоже энэн, ему захотелось извиниться перед вами. Он надеется, что вы измените свое мнение о нем. Можно?
— Это не слишком опасно? — на всякий случай спросил я. — Вдруг он захочет довести до конца свою попытку?
— Что вы! После того, как вы были официально включены в списки энэнов, он будет защищать вашу жизнь с тем же рвением, с каким защищает людей.
— Будет нелегко забыть, что он собирался поколотить меня только за то, что я написал фантастический рассказ. Я не люблю людей, которые пытаются помешать писателю встретиться со своим издателем.
— Он пытался объяснить причину своего поведения, но я ничего не поняла. что-то сложное и лихо закрученное. Вы же знаете, у людей так часто бывает. Им легче устроить драку, чем лишний раз подумать.
— Значит, он не опасен?
— Нет-нет.
— Ну что же. Пусть приезжает. Сегодня в семь.
— Отлично. Островский будет рад.
Я вновь и вновь мысленно возвращался к разговору с отцом. Любовь к отцу — поистине великое чувство. Но мне проще говорить о своих взаимоотношениях с отцом в других терминах: понимание, интеллектуальная общность, сотворчество. Например, я был бы рад узнать, что мы с ним делаем одно дело. И вот тут возникает некая заковыка. Все дело в том, что мне трудно представить человека или энэна, который мог бы утверждать, что он интеллектуально близок моему отцу. Отец абсолютно уникален. Он один такой, подобных ему нет, и тут ничего не поделаешь. Беда подобных гигантов в том, что они не могут рассчитывать на большое число последователей. О, отец мог бы увлечь за собой любого собеседника, но зачем ему это? Он желает общаться с равными себе, а где их отыскать в достаточном количестве? Родственные связи во внимание не принимаются. Разве я могу рассчитывать на его внимание только потому, что являюсь его сыном? Кстати, чем же я привлек его внимание? Почему именно сейчас он посчитал меня достойным собеседником?
Давно пора привыкнуть к мысли, что мне не дано разгадать планы отца до конца. Уж и не помню, когда я впервые понял, что у нас возникли проблемы с пониманием. Сначала стал замечать, что, получая одинаковую информацию, анализируя одни и те же события, мы приходим к совершенно разным выводам, нередко прямо противоположным по смыслу. По молодости я объяснял это самым примитивным образом — предполагал, что отцу известно что-то важное, недоступное мне, отсюда и рассогласование во взглядах. Так часто бывает, мелкий, казалось бы, факт способен перевернуть наши представления с ног на голову. И лишь потом догадался, что все дело в особенностях интерпретации.
Вот, например, вся эта история с геномами и, якобы, обнаруженными новыми видами разумных существ. Не сомневаюсь, что с научной точки зрения отец разобрался в ней наилучшим образом, его теоретические выводы, наверняка, выверены и безукоризненны. Но... У меня возникло подозрение, что отцу не хватает, как бы это точнее сказать, некоторой приземленности, прагматичности. Дело в том, что проблема расщепления человечества давно превратилась из теоретической в самую что ни на есть практическую. Подумаешь, открытие — одни люди не похожи на других. А я, можно подумать, этого не знал! Что общего у меня, например, с создателем незабвенного образа Опарыша? Да таких ребят сейчас навалом, и я был бы в ужасе, если бы у нас обнаружилось что-то одинаковое во взглядах или поведении. Помнится, я и прежде считал их инопланетными осьминогами, прилетевшими к нам с Бетельгейзе. И всегда чувствовал, что отличаюсь от них. То, что это различие, по утверждению отца, закреплено в геноме, сути дела не меняет. Приятно, конечно, что наше отличие имеет материальное обоснование, но не более того.
И задачка перед нами, энэнами, стоит более чем практическая — что делать, как жить дальше?
Знание — вещь великая. Но что-то я не могу сообразить, как теория отца о возникновении новых видов разумных существ поможет мне в повседневной жизни? А для чего еще, спрашивается, мне об этом было объявлено? Не верю, что отца заинтересовала красивая теория. Фундаментальные исследования, очередной шаг к пониманию феномена жизни — это понятно, но почему отец вдруг решил, что это знание именно сейчас стало для меня таким важным? Что же изменилось в окружающем мире в самый последний момент? Десять лет отец считал, что я прекрасно обойдусь без его теорий. Более того, как я теперь понимаю, он всеми силами оберегал меня от этого знания. И вдруг, на тебе, приспичило. Явился и объявил. Кризис взаимоотношений, что ли?
Сожалею, но если отец, действительно, хотел своим появлением возбудить во мне обеспокоенность ситуацией, сложившейся в мире населяющих нашу планету разумных существ, ему это не удалось. Мне почему-то сейчас важнее найти объяснение поведению отца, чем переживать по поводу судьбы разумной жизни на Земле. Он, наверное, не догадывается, что воспитал эгоиста.
Островский оказался пунктуальным человеком и ровно в семь часов уже стоял на пороге моей квартиры. Должен признаться, что мне понравилась сама идея его визита. Я вынужден включиться в новую жизнь, почему бы не начать ее со столь экстравагантного приключения? Картина маслом. Бывшие враги протягивают друг другу руки и, в знак примирения, обмениваются понимающими улыбками. Отличная придумка. Не сомневаюсь, что предстоящий разговор подарит новые идеи и позволит взглянуть на мир другими глазами. А что еще писателю нужно?
Островский поздоровался — этот коротко подстриженный здоровяк был трогательно смущен.
— Вот, что я хочу сказать. Не держите на меня зла, господин Хримов. Работа, только работа. Признаюсь, там, в метро, я все равно не стал бы вас бить по-настоящему. Мне было приказано не допустить передачи вашего рассказа начальникам. Ну, вы, наверное, уже знаете об этом. Вам, наверняка, рассказали. Я бы обязательно справился, но тут появилась Настасья. Ситуация моментально изменилась. По инструкции я не имею права вмешиваться в ваши энэновские дела, так что бить вас я не собирался, отвесил бы щелбана для порядка, если бы вы папку отдать отказались, но этим бы и ограничился.
— Но рассказ все равно попал к начальникам!
— Я же говорю, после того, как в поле зрения появилась Настасья, дело автоматически перешло в сферу ответственности энэнов. Если они посчитали, что рассказ можно передать начальникам, значит, пусть так и будет. Людей это уже не касается. Помогать мы друг другу помогаем, но в чужие дела стараемся не вмешиваться. Так что, вам ничего не
