угрожало, — подумал и добавил: — Но прошу прощения, если что не так.
— Да ладно, чего уж там копить старые обиды. Проходите.
Однако Островский застыл на пороге, его голова стала поворачиваться справа налево и обратно, напоминая плавностью перемещения перископ подводной лодки. Я понял, что он ищет подходящий стол, чтобы разгрузить пакет с бутылками и продуктами.
— Захотелось с вами посидеть, как положено, по-человечески, поговорить без спешки, — сказал он, открыто улыбнувшись. — Надеюсь, я не сказал ничего обидного? Мне трудно найти подходящее определение. Упоминание о людях не кажется вам оскорбительным?
— С чего бы это?
— Простите, но среди энэнов иногда попадаются чрезвычайно эмоциональные индивидуумы. Не все, конечно. Слова им лишнего не скажи. А я что? Я ничего. Это они неправильно интерпретируют.
— Со мной, в этом смысле, можно быть проще. Меня разговоры на общие темы оскорбить не могут.
— Прекрасно. А куда бы мне пакет разгрузить?
— Кухонный стол подойдет?
— Лучше и не придумаешь!
Островский очень быстро освободился от своего груза. На столе появилась бутылка армянского коньяка «Наири», потом бутылка дорогой водки «Финляндия», мясная нарезка, пластмассовая баночка с сельдью в укропном соусе, банка соленых грибов домашнего приготовления и баночка маринованных баклажан.
— А вот красной икры не захватил. Не люблю ее.
— Ну и ладно.
— От вас попрошу хлеб и рюмки.
— Хрустальные подойдут?
— А почему бы и нет!
— Будем оперировать холодными закусками?
— К сожалению, я ограничен во времени.
Я сразу решительно отказался от коньяка. Налил себе водки, Островский поддержал меня.
— Ну, будем, — сказал он, выпил, подцепил на вилку грибок и с удовольствием закусил. — Хорошо пошла, дай Бог не последняя!
Я решил ограничиться двумя рюмками, в общем, мне это удалось.
Островский внимательно разглядывал меня. Я впервые понял, как смотрят люди на чужих. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, пришлось рассказать анекдот про двух пьяниц.
— Однажды вечером двое пьяниц принялись хвалиться друг перед другом своими способностями. «Я могу выпить пол-литра, и мне ничего не будет», — сказал один. «А я могу выпить целый литр, и мне ничего не будет»! — сказал другой. Тут к ним подошел циник и спросил: «А по пятьдесят граммов сможете»?
Посмеялись.
Островский тоже решил рассказать анекдот.
— На крыше высотного дома сидели девочка Добро и девочка Зло и кидали камешки вниз. Девочка Зло попала в пятерых прохожих, а девочка Добро в семерых. Потому что Добро всегда побеждает Зло.
А что, мне анекдот понравился. Смешно.
— Разрешите закурить? — спросил Островский.
— Простите. Нежелательно, — грустно сказал я, есть ситуации, когда надо сразу, не стесняясь, твердо говорить нет, чтобы потом не усугублять неловкость. — Я плохо переношу табачный дым. Вообще не люблю навязчивые запахи.
Островский с интересом посмотрел на меня. Мой запрет почему-то произвел на него хорошее впечатление, будто бы подтвердились его самые положительные предположения о моей сущности.
— Я знаю об этой особенности энэнов. Занятно. Причудлива природа.
Не хотелось обижать Островского, но я действительно ненавижу табачный дым, духи, одеколоны, дезодоранты и, конечно, выхлопные газы автомобилей. Это ведь он сам спросил меня, можно ли закурить? Почему я должен был ответить согласием? Я просто сказал правду. Что тут может быть обидного?
Вот Островский и не обиделся. Мы выпили еще. Закуска была хороша. Довольно быстро мне стало ясно, что для Островского я теперь один из энэнов. Ужас, который он испытывал всякий раз, когда я заглатывал очередные свои десять граммов водки, не помешал, впрочем, поддерживать приятную беседу. Мы мило поболтали о новинках литературы, Островскому показалось удивительным, что в последнее время в киосках у станций метро появились странные книги, составленные из комментариев посетителей интернетовских сайтов.
— Их интересно читать? — спросил я.
— Обычно нет.
— Значит, они скоро отомрут. Никто и не заметит, как их заменит какой-нибудь другой проект.
— Знаете ли, мне неприятно, что литературу пытаются подменить второсортным эрзацем, — возмутился Островский, он потреблял водку правильными пятидесятиграммовыми порциями, но я не смог заметить ни малейшего признака того, что принято называть опьянением.
— Не волнуйтесь вы так, — сказал я. — История человечества — это постоянные попытки заменить литературу эрзацем, по счастью, неудачные. Прорвемся и на этот раз.
— Уважаю, — сказал Островский с чувством.
Потом мы поговорили о предстоящем завоевании Луны. Я полагал, что первую постоянную станцию на
