«А все-таки он с сумасшедшинкой, — снисходительно и грустно размышлял Прошин, в какой уже раз преисполняясь симпатии к этому человеку. — Чудило. И что ему надо? Найти формулу, за которой увилит Бога или лицо мироздания?»
Пошел я в столовку, пожалуй что, — высказался кто-то из лаборантов. — А то чай этот с философией вприкуску… Живот подвело!
К Бегунову он заглянул под вечер, но неудачно: у директора сидел заместитель министра Атнонов, дверь кабинета бдительно охранялось секретарем, и Прошину указали на кресло.
Пришлось ждать.
Сначала он нервничал, кляня высокопоставленное препятствие, потом успокоился, придвинул кресло к батарее, уселся, упершись локтем в низкий подоконник, заставленный горшочками с какой-то непривлекательной растительностью, закурил и, глядя на сгущающиеся за окном сумерки, погрузился в опустошенное оцепенение.
В «предбаннике» звенели телефоны, шла возня с бумагами, дробно и сухо, как швейная машинка, стрекотал телетайп…
И вдруг — взрыв тишины. Торжественной и напряженной, какая обычно предшествует взрыву бомбы. Главная дверь НИИ отворилась, и появился Антонов. Точнее, его живот. А уж затем пегие седины, очки в золотой оправе, дородное, суровое лицо…
Наконец-то, — отчетливо, с ленцой вырвалось у Прошина. — Наговорились. Бонзы.
Голова Антонова медленно повернулась в его сторону.
Простите, — осведомился тот с грозной иронией. — Я отнял у вас время?
Было дело, — рассеянно кивнул Прошин, отыскивая глазами пепельницу.
Бросить окурок в горшочек с казенной флорой, куда до того стряхивал пепел, было неудобно.
На лице Антонова явственно проступило удивление с первыми признаками нарождающегося гнева.
Вы тут работаете? — спросил он, глядя на Прошина, как психиатр на пациента — с каким-то сочувственным презрением.
Да, — сказал тот чуть ли не с сожалением. — Работаю, знаете ли… — И опустил окурок в пустую склянку из-под клея, заткнув ее горлышко пальцем. — Начальником лаборатории.
Ему почему-то хотелось вести себя именно так. Непочтительно. Странное дело, но подобное желание при встречах с начальством возникало у него едва ли не постоянно.
Извините, а фамилия ваша?… — с неблагожелательным интересом вопросил Антонов.
Прошин, — устало ответил тот. — Все?
Нет, не все, товарищ Прошин, — веско сказал Антонов. — Я вижу, вас не касаются приказы о курении в отведенных для этого местах…
Ай, — сказал Прошин и, словно обжегшись о пузырек, поставил его перед замеревшим секретарем. — Виноват!
Из пузырька зыбкой серой змеей тянулся дым. Уголок сигареты шипел, расплавляя засохшие на дне остатки клея, и отчетливое это шипение заполняло наступившую паузу.
Виноватых бьют, — сообщил Антонов и гадливо посмотрел на склянку. Я объявляю вам выговор.
Он потоптался, раздумывая, что бы сказать еще, но лицо Прошина выражало такое глумливое смирение, что слов у Антонова не нашлось: он пронзил наглеца фотографическим взглядом, буркнул какое- то междометие, в котором угадывалось «сукин сын», и, твердо ступая, вышел.
Ну, я к директору, сказал Прошин секретарю.
Секретарь восхищенно безмолствовал. Прошин вошел и каблуком затворил за собой дверь.
Бегунов, склонившись над столом, что-то быстро писал.
Привет! — сказал Прошин довольно бодро. — Верховодим нашей бандой?
Бегунов передвинул бумаги и поверх очков строго уставился на него.
Пришел отвлечь, — сказал Прошин, усаживаясь рядом. — Вот, — он расстегнул папку розовой кожи с инструктацией, — заявки на детали. В отдел снабжения.
По-моему, — отозвался Бегунов недовольно, — на это есть мои заместители, Далин, например… — Он небрежно подмахивал кончики разложенных ступеньками листов.
Заявки — предлог, — сказал Прошин.
Он заметил, что Бегунов подписал абсолютно чистый лист, прилипший к остальным, но промолчал.
Слушаю… — Бегунов отуинулся в кресле и потер глаза.
Я решил писать докторскую, — раздельно произнес Прошин.
Да? И на какую тему?
Тонкий вопрос, — вздохну Прошин, оглядывая загромоздившие углы кабинета модели спутников, радиотелескопов, высокие, задрапированные окна, фикус. — Создание на базе кандидатской более весомой работы. Ты как насчет научного руководства?
Не понял, — сказал Бегунов. — Тонкий вопрос насчет создания или насчет руководства?
В таком случае, — сказал Прошин, — два тонких вопроса.
Я помогу, — с сомнением проговорил Бегунов. — Только… кандидатская, насколько представляю, труд законченный. Красивое решение сложной задачи. И никаких ответвлений…
Есть ответвления, — перебил Прошин. — Нашлись.
Ну, давай, — сказал Бегунов. — Излагай.
Прошин изложил.
Неинтересно. — Бегунов задумался. Бесполезно, понимаешь? Огромное исследование, рассчетов уйма, а ради чего? Это называется рубить мыльные пузыри топором.
Хлопотно.
Похлопочем. — Прошин откусил заусенец на пальце и сплюнул его через плечо.
Но ради чего? — повторил Бегунов.
Ради того, — объяснил Прошин, — чтобы стать доктором. Наук.
Ну, знаешь, — сказал Бегунов. — Это не разговор.
Начинается, — с тихой яростью констатировал Алексей. — И тут мордой о паркет!
В чем дело, а? Курс политики по отношению ко мне меняется, что ли? Я в опале? Самая пакостная работа — мне, в Австралию — Михайлов, с диссертацией — шиш…
Ты… не горячись, — урезонил его Бегунов. — Работа у тебя замечатьльная. В Австралию надо отправить радиоастронома. Ты не радиоастроном. А если о диссертации, то помилуй — какая же это диссертация? Халтура. И тут я тебе не пособник.
Халтура, — подтвердил Прошин, остывая. — Но мне необходима бумага. Путевка на большую административную работу. Кто я с этой кандидатской? Тьфу. Она у каждого третьего. Но каждый третий наукой занят или по крайней мере верит, что занят, а мне-то обольщаться не с чего! А ходить всю жизнь в полуученых, полуначальниках… Уж лучше что-то одно и безо всяких «полу». Я выбрал амплуа чиновника. Меня оно устраивает. А твоя щепетильность… Слушай это же глупо! Кто-кто, а мы-то с тобой знаем, какой иногда бред защищается…
Если защищается, — сказал Бегунов, — то не при моей помощи.
И все же я готов стать исключением в твоей однообразной практике, — с веселой наглостью заявил Прошин.
И напрасно, — сказал Бегунов. — Потому как считаю исключение в правиле коррозией правила.
Интересная мысль. — Прошин, паясничая, воздел глаза к потолку. — Как думаешь, выпускают правила из нержавеющих материалов?
Вот что. — Бегунов вновь склонился над бумагами. — Мысль свою доразвей на досуге, а пока скажу одно: будет хорошая идея — приходи. Не будет — не обессудь. И хотя пули логики ты отливаешь превосходно, мой лоб они не пробьют. Работай. Думай. А пролезать окольным путем, сдирая шкуру, не рекомендую. Кривой путь — это путь в тупик.
