сделать музыкальную аппаратуру, сдав ее в аренду. Помнишь, надеюсь? Ну да, как же, до сих пор, небось, денежки капают…
Д-давно… нечего… — спотыкаяся на каждой букве, промям лил Глинский.
Заливай. Прикарманиваешь дивиденты и меня за нос водишь, вот и вся твоя порядочность. Короче. У Коли Авдеева имеются документы, указывающие на присвоение гражданином Глинским исправных деталей путем подлога выданных за списанные. — Он выдержал паузу. — Теперь ясно, что значит умение понять и забыть?
Глинский издал звук, похожий на стон.
Мы с ним пришли к джентльментскому соглашению. — продолжал Прошин.
Он молчит, соблюдая в отношении тебя политику нейтралитета, и вы воюете холодной войной за сердце и прочее мадемуазель Ворониной. Вариант из серии — меньшее из двух зол. Но…все может быть. Не терзай его, не дразни зверя, выставляя напоказ свой успех…
И работай над темой «Лангуст». В ней твое спасение. Ты делаешь прибор с Лукьяновым. Он разрабатывает его как надо, ты как скажу я. И, когда начнется подгонка блока к генератору, снимешь фазово-частотные и прочие характеристики на всем рабочем диапазоне. Интервал пол-герца.
Но это же гора графиков! — ахнул Сергей. — А расчеты какие.
А с расчетами — к Роману Навашину, — участливо сказал Прошин. — Он математик.
Ученый. Получает за это дело зарплату. Ну, а при условии представления мне подобного научного материала я смогу внятно ответить на вопрос о растаявших детальках, увязав их с теми бумаженциями. Да, детальки ушли. На такую-то работу.
У Глинского нервно дергалась нога, вышибая морзянку по паркету. Прошин отвернулся, пряча улыбку. Итак, первый ход сделан. Соперники стравлены, и теперь, темня друг перед другом, примутся за общее дело. И умно и смешно. Настроение омрачал лишь Лукьянов.
Если тот — хваткий, бескомпромиссный — уловит связь между тремя китами, на коих зиждется афера — докторская: датчиком, диссертацией и «Лангустом», то киты…перевернутся кверху брюхом.
Так я пойду? — спросил Глинский тускло.
Давай, — согласился Прошин, снимая трубку дребезжащего телефона.
Алексей Вячеславович? — Тон секретарши Бегунова был вежлив и сух. Соединяю с городом… Тут какие-то иностранцу, а директор в отъезде…
Что- то щелкнуло, и донеслось смущенно- вопросительное:
— Хелло?
— Да, сказал Прошин. — Иностранный отдел. голос. — Мы из инститьют космоса исслелования… Остров… А-стралия. Мы здэсь. Отель.
Мы проездом….мимо….И а-а хочим сказать об обмен спешиалист. Мы имеем время до вечерка. Потом — самолет.
Я понял, — сказал Прошин. — Буду через час. Я еду к вам.
Он позвонил в диспетчерскую, схватил дубленку; уже выйдя в коридор, вновь суетливо возвратился, достал из сейфа «аварийную» бутылку «Изабеллы» и бросился вниз.
Вынимание, вынимание! — вещал во дворе динамик голосом Зиновия. — Машина 00–70 — к поъезду номер два!
Белая «Волга», недовольно пофыркивая на легкий снежок, плавающий в воздухе, выползала из мрачного чрева гаража.
Сорок минут дороги показались Прошину сорока часами. Он буквально изнывал под бременем уже выверенной, будоражившей его идеи, что затмила и перепутала все, казалось бы, непоколебимые планы и требовала теперь воплощения в жизнь.
Клеть лифта мягко затормозила плавное свое скольжение, он выскочил в коридор, мгновенно узрел нужную дверь и, приблизившись к ней, застыл, закрыв глаза и машинальна проверив, застегнуты ли пуговицы в надлежащих местах и не сбился ли галстук.
Когда он открыл глаза, дверь была распахнута, и на него вопросительно смотрела голенастая блондинка со вздернутым носом, на котором висели очки в тонкой оправе. В глубине номера, возле журнального столика, заставленного лимонадом и буфетной снедью, виднелся диван; на нем восседал грузный краснолицый мужчина с обширной веснущатой лысиной и с трубкой в зубах. Тугая «бабочка» поддерживала все три его подбородка.
Добрый день, — сказал Прошин. — Я сотрудник Бегунова. Моя фамилия Прошин.
Я начальник иностранного отдела и одной из лабораторий.
Отчень карашо, — сказал мужчина на диване.
Мы… — девица протянула Прошину руку. — Хэтэвэй. Я — Лорел. Он — Джордж.
Мы быть… путешествовать в Европе…
Были в отпуске? — подсказал Прошин.
Да. Отпуск. — Она замолчала, подбирая слова, затем рассмеялась, видимо, так и не найдя их… — Мы говорим по-русски. Да. Мы теперь учимся с вами.
Она делала самые невероятные ударения.
Лорел, — сказал Джордж, на что Лорелл кивнула и с великолепной быстротой соорудила три коктейля.
Я думаю, — сказал мистер Джордж, разглядывая бокал на свет, — вы должны знать об обмен спешиалист все. Это карашо быть до рождество.
Прошин подобрался. Он ждал этих слов, в корне губивших все задуманное. Он наметил себе срок еще не написанной докторской — август. В течении этого времени предполагалось свернуть работу над анализатором, чтобы развязав себе руки, смело идти к Бегунову с предложением, чтобы в Австралию послали его, Прошина.
Это совершенно невозможно, — сказал он. — Обмен состоится осенью следующего года, не раньше.
До рождество — карашо, затем чуть-чуть плохо, — возразил мистер Джордж, выковыривая вилкой из консервной банки кусок сайры. — Наш спешиалист затем имеет работа. Это… у нас… план!
Прошин невозмутимо курил, разъясняя, что Бегунов не в состоянии отправить в Австралию кого попало; он обязан послать туда опытного, эрудированного человека, а подобные люди руководят в настоящее время ответственными работами.
Вы сказал: осэнь? — Мистер Джордж задумчиво подвигал нижней челюстью.
Челюсть у него была громадной, двигалась во все стороны, и жила как бы своей отдельной жизнью. — Осэнь… Это есть не удобнас… удобность! — Он махнул рукой — Ладно, пусть будет так.
Вот и чудесно, — утомленно сказал Прошин и посмотрел на часы. Пятнадцать ноль ноль… Где же конец этому суетному, долгому дню?
Он полез в портфель и извлек бутылку.
Оу! — серьезно сказал мистер Джордж, с уважнением бутылку принимая. — Это есть отчень карашо.
Когда вслед за бутылкой опустел запас изысканных анекдотов и потянулись паузы, Прошин извинился и вышел позвонить Бегунову.
В полутемном коридоре было тихо и пусто, как на ночной стоянки поезда в спальном вагоне. Тусклые блики от ламп застыли на пластиковой, под мореный дуб, облицовке дверей.
Звук шагов утопал в пружинящем ворче паласа.
Он мысленно поздравил себя с окончанием первого дня игры. Цель обозначилась окончательно, как мищень на стрельбеще после подгонки оптического прицела, и туманное ее пятно превратилось в четкий контур. Теперь дело за стрелком, за его умением плавно вести курок, не сбивать мушку и не пугаться грохота выстрела.
Ты почему не едешь? Где Австралийцы? — В голосе Бегунова звучало явное недовольство.
А зачем? — спросил Прошин. — Мы все обговорили, обмен состоится осенью следующего года, вам — сердечные приветы.
Осенью? А раньше что, нельзя?
А это, — сказал Прошин, — не мой вопрос.
