нежели в каких-то новаторских звуковых находках». Возможность уловить это звучание, понять, как выстраиваются инструменты, — это было очень важным. Я начинал понимать, как делается запись — вот здесь вступает гитара, вот тут — барабаны, клавишные, где-то надо сделать погромче и так далее.
Когда у меня появился Интернет (2002 г.), я стал время от времени искать там информацию о Морозове. Её почти не было. Единственное, что встретилось, — скупая биографическая справка на сайте Чижа, там же — одна фотография. Ну, и несколько текстов песен на lib.ru Я удивлялся этому, но поделать ничего не мог. Потом, уже позже, некоторые альбомы удалось скачать в музыкальных ЖЖ-сообществах, таких как i-am-rare и ru-tape. Но это было, кажется, уже после смерти Морозова. О ней я узнал лишь спустя несколько месяцев, тоже из ЖЖ. А ещё в 2002 г. я купил на кассете запись концерта с «Чиж и K°» в зале у Финляндского вокзала. В то время я уже гораздо серьёзнее воспринимал Морозова. Песни его производили сильное впечатление, которое было таким, возможно, ещё из-за его образа: этакий немолодой дядька, записавший полсотни альбомов, с нестареющей душой (вывод о последнем делался как раз из песен типа «Всё равно» и «Концерта», где имела место дон-жуанская, как мне тогда казалось, тематика, упоминались «постель» или что-нибудь в этом роде).
Всё последующее происходило после смерти Морозова. Причём не сразу, а спустя пару лет. Тогда я, во-первых, придумал открыть ЖЖ-сообщество памяти Морозова (morozovjv.livejournal.com), а во-вторых и в главных, открылась группа «В Контакте» и настоящий, достойно оформленный сайт. Тогда же, в 2008 году, я заказал несколько книг, одну из которых («Подземный блюз») я мечтал раздобыть ещё давным-давно, когда только узнал, что такая книга существует. Второй книгой были «Наши дни» с некоторыми произведениями Морозова и воспоминаниями Нины Морозовой, а третьей — «Догоняющий ночь» (с романами «Голубой мессершмитт» и «Догоняющий ночь»).
По прочтении этих книг я утвердился в своём мнении о Морозове. Дело в том, что в нём и в его творчестве, как мне кажется, поразительно сочеталось телесное и духовное.
Боль от их неразделённости, синкретизма — это вечная боль Морозова. Вообще, для него, по-моему, определяющими стали две темы — любовь и боль. Ну, ещё, возможно, память. Мотив памяти, ностальгии. Но всё же любовь и боль — везде. И меня поражало вот это единство, которое в нём было, единство телесного и духовного. Конечно, понятно, что я не могу утверждать этого, так как не был лично с ним знаком, но такое впечатление складывается из песен, прозы, всего творчества.
Вообще, у меня есть теория, заключающаяся в том, что наиболее интеллектуально развитый человек одновременно наиболее страстен, интересен в сексе, и это касается и мужчин, и женщин. Образованность, интеллектуальность, открытый ум — всё это даёт возможность не бояться экспериментов, в том числе и в этой области. И в то же время такой человек благодаря своему интеллекту и своей духовности постоянно пытается разделить телесное и духовное, возвыситься, отбросить тело. Мне кажется, эта теория применима и к Морозову (вспомним хотя бы йогу, воздержание и прочие практики, которые он использовал). Потом он, возможно, сам не хотел разделять телесное и духовное в себе, а может быть, и не задумывался над этим. Важен результат — в его песнях телесное и духовное предстают в абсолютном единстве. Здесь и религиозный «Amen», и достаточно земной «Концерт» или последнее прозаическое произведение «Догоняющий ночь».
Боль связана не только с любовью, но и с жизнью вообще, с той жизнью, которая происходит в обществе и в государстве. Когда я читал «Подземный блюз» и «Голубой мессершмитт», то поражался русофобии Морозова, которая, на мой взгляд, оставляет далеко позади такие якобы русофобские СМИ, по мнению некоторых, как «Эхо Москвы» или журнал New Times. Последние остаются далеко позади и в смысле изощрённости сравнений и доказательств, и стиля изложения вообще.
Но, думаю, русофобия Морозова, да и упомянутых мною СМИ, касается скорее государства, чем народа, как такового, природы или русской культуры. Думаю, это была самая настоящая боль, чувство стыда за то, что твоя страна, в которой ты родился, с которой есть кровная связь, находится в неподобающем состоянии. То, что Морозов никуда не эмигрировал в конце 1980-х, подтверждает данное мнение, хотя, возможно, предложения о работе на Западе поступали. Его нападки на Россию, весьма резкие, являются, думаю, именно отражением этой боли.
Высказывания его о музыкантах тоже кажутся весьма резкими. Полагаю, отчасти это отражение той же боли, вызванной пониманием отсталости «совка», в том числе и в музыке, и даже в подпольном роке. Однако, во мнение о роке вплетаются, на мой взгляд, личные амбиции Морозова, связанные с чертами его характера. Он был, очевидно, одиночкой, возможно, не лишённым снобизма. Не без основания считал, что сам работал качественно. И у него, наверное, вызывало сожаление, что то, которое, по его мнению, являлось туфтой, находится «на топе», тогда как его собственная музыка понятна лишь избранным. Я не могу согласиться с мнением Морозова относительно «Аквариума». Думаю, Морозов негодовал не столько по поводу концертных групп, сколько по поводу ассоциативности в текстах, вторичности, пьянства. Всё перечисленное имело место в так называемом русском роке, каким его застал Морозов.
Он был одиночкой, и в этом — его некая избранность, которую он осознавал. Мне близка его фраза, которая сейчас красуется на главной странице сайта: «Бегущий ночью по степи морозной голодный волк — тот понял бы меня». Скорее всего, он любил людей, любил общаться с ними, но всегда подмечал в них варварство, какие-то отрицательные стороны, не хотел терпеть их примитивизм, погоню за пустой славой, оставаясь свободным и от шоу-бизнеса, и от государства. Он предпочитал не жертвовать своими принципами, и не просто предпочитал, а не мог иначе — отсюда редкость концертов и альбомы, записанные большей частью самостоятельно. Это не значит, что Морозов не любил играть концерты. Уверен, что любил. Просто осознавал ненужность своей музыки «массам», а донести её до тех, кому она действительно нужна, было весьма сложно. Ведь в 80-е не было ни маленьких клубов, ни Интернета. В 90-е клубы появились лишь в небольшом количестве, нередко оказывались связанными с наркотиками и криминалом.
Сложно писать о человеке, о котором как будто бы знаешь многое, но на самом деле никогда его не видел. И поэтому неудивительно, что всё написанное мной выглядит как некая гипотеза. Но в заключение напишу о тех записях и книгах, которые произвели наибольшее впечатление. Напишу сухо:
1) «Концерт в зале около Финляндского вокзала». Именно там впервые услышал «Волков», «Смутные дни» — очень сильные песни. «Ведь Софья Власьевна волков опаснее…» Я ещё не понимал, что это за «Софья Власьевна», но догадывался, что это связано с государством. Может быть, слышал от кого-то типа Новодворской и подсознательно понимал, о чём идёт речь.
2) Вообще, поздние альбомы очень впечатлили. Назову отдельные песни из них: «Девочка-боль», «Отходная», «Не уезжай», «Суть не в ней».
3) Отдельно хочу сказать о некоторых песнях из альбомов конца 80-х — несмотря на кажущуюся плакатность, они весьма художественны: уже упомянутые «Смутные дни», «Порнографическое время», «Старый гонщик», «Песня эмигранта», «Орлёнок» и другие.
4) Из семидесятых и начала восьмидесятых нравятся особенно почему-то «Перейти воду», «Славянский вопрос» и «Когда стены не будет».
Вообще, если говорить об альбомах, то кроме «Концертника», у меня нет любимых альбомов. Мне кажется, такая уж черта была у Морозова, что он стремился зафиксировать всё, что казалось ему мало- мальски важным, и получилось, что на каждом альбоме было 2–5, где-то больше или меньше, талантливых песен, а остальные — специфичные, подходящие лишь под определённое настроение. Особо хочу сказать, что, несмотря на всю русофобию Морозова, было в его вокале, музыке и даже некоторых текстах что-то советское. Я вполне могу представить, как ту же «Балладу о Храме», если не иметь в виду её текст, пели какие-нибудь «Синие гитары» или «Лесные братья». Недаром же так пришлись по вкусу советским цензорам песни «Там, где дали темны» и «Ностальгия», пусть и не в исполнении автора. «Ответ, наверное, есть» тоже выдержана вполне в духе филармонической музыки 1970-х.
Из книг запомнился более всего «Голубой мессершмитт». Очень сильная, хотя к концу и излишне неправдоподобная книга. Та же боль, которая имела место в песнях, проявилась и в этой книге. Думаю, в ней Морозов достиг самого серьёзного уровня литературного мастерства.
В целом, Юрий Морозов в своей многогранности близок к таким личностям, как Юрий Визбор или Владимир Набоков. Мне импонирует его сдержанность и внутренняя целеустремлённость. Его песни, как хорошее вино — со временем они вряд ли испортятся и, надеюсь, будут оценены по достоинству.
