навсегда…
Наталия Владимировна Дорош родилась 3 августа 1954 года в г. Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ), в те годы — столице Северо-Осетинской автономной республики. Её мать, Любовь Герасимовна Бебих, была родной сестрой Валентины Герасимовны Морозовой, матери Юрия Морозова.
Наталия закончила Северо-Кавказский горно-металлургический институт, факультет электронной техники. В 1983 г. поступила в аспирантуру одного из ленинградских НИИ. В это же время она работала преподавателем на кафедре промышленной электроники в Северо-Кавказском горно-металлургическом институте, впоследствии переименованном в Технологический университет.
В 1985 г. вышла замуж и уехала к мужу во Львов. В 1988 г. защитила кандидатскую диссертацию, родила сына Олега.
В настоящее время работает доцентом в Национальном университете — «Львовская политехника» на кафедре медицинской информатики. Наталия Дорош — кандидат наук в области вычислительной техники и электроники, специалист в области биомедицинской электроники и современных информационно-компьютерных технологий. Является автором более 70 научных трудов. Много путешествует, занимается танцами.
Сергей Лузин
Жаркий летний день 2010 года, только лёгкий ветерок овевает наши загорелые тела среди тростников. Тёплая янтарная вода, как прозрачный чай, играет лучами солнца. Она набегает на песчаные отмели. Я всматриваюсь в силуэты кораблей вдали Финского залива: одни идут в Питер, другие — куда-то к далёким берегам. И, кажется, что не было тех сорока лет, пролетевших, словно сон.
В далёком 1971 году мы — я, Юра и моя сестра Нина — были молоды, полны сил и надежд. Короткое питерское лето не казалось таким быстротечным, как теперь. Вечер. Пляж Александрия.[6] Юра с гитарой, я с губной гармошкой и самодельной дудочкой, наигрываем что-то блюзовое. Нина слушает нас. Как давно это было…
Моё знакомство с Юрием Морозовым началось в ноябре 1970 года. Я впервые услышал его музыку в нашей коммунальной квартире на ул. Союза Связи (ныне Почтамтской). Подруга Нины Галя Григорьева и их однокурсницы познакомились на Крымском побережье с ребятами из г. Орджоникидзе, среди которых была неизвестная нам группа «Босяки». Для меня их появление стало новым и даже таинственным. Ведь мне было тогда всего 15 лет. Название группы показалось слегка смешным. Я уже вовсю слушал Битлов, Роллингов, Хендрикса, Bread, Kinks. Мой друг Миша Крстич, югослав по отцу, привозил диски из СФРЮ, куда он ездил летом к родственникам. Мы вместе занимались плаванием и тренировались в бассейне института физкультуры им. П. Ф. Лесгафта. Ребята из нашей спортивной группы буквально «записывались в очередь», чтобы переписать привезённые драгоценные диски. Другим чудесным источником настоящей, на наш взгляд, музыки являлось радио. Допотопный приёмник «Волга» и его КВ позволяли слушать «Voice of America», ВВС, «Метроном», радио «Свобода» на румынском языке. Всё это в конце 60-х было словно музыкой с другой планеты. И я, услышав в 1968 году «Voodoo Chile» (Slight Return), Хендрикса, битловскую «Birthday», сразу понял — это то, что мне надо!
А здесь появляются два парня с гитарами в нашей пустующей коммуналке (тогда шёл процесс расселения квартиры — и от 50 бывших жильцов осталась в ней к тому времени только наша семья) и поют песни Битлз, Сёрчерс, Манкес и других, пока мне незнакомых групп. Поют на голоса (в терцию), да ещё и свои песни на русском языке, ничуть не хуже Битлов! Для меня это стало полным откровением и открытием неизвестного острова под названием «Босяки» и под предводительством Юрия Морозова… Первое выступление «Босяков» в Ленинграде состоялось в нашей квартире 7 ноября 1970 года на студенческой вечеринке моей сестры. Юра и его музыкальный партнёр Кузя (Александр Кузнецов) сразу понравились мне своим звучанием и напором, к тому же голоса у них были явно не питерские, а южные, сами же они — с некоторым налётом провинциального понта. «Приехали покорять наших девчонок», — подумал я. Мне страстно захотелось стать таким же «битником», даже другом Юрия и так же играть на гитаре.
Студенческие вечеринки в опустевших комнатах ближайших соседей, Пиняевых, в которых после их отъезда обосновалась моя сестра, продолжались! И уже в декабре Юра вновь появился в Питере. Рекой лилось сухое вино, произносились кавказские тосты, до позднего вечера не умолкало завораживающее пение «босяковского дуэта», слышное даже на улице. Сквозь полумрак и табачный дым звучали слова куплетов: «Когда однажды утром вдруг в окно, всё небо поместиться не смогло. И кажется всё солнце для тебя, значит это весна! Весна…»
И действительно, казалось, они привозили с собой тепло из далёкого и незнакомого мне Орджоникидзе. Потом, поздно-поздно, когда я уже спал, оставшиеся гости расходились по пустовавшим комнатам. Утром, не догадываясь, почему так неприятно пахнет в комнате, где происходила вечеринка, я крутил радиоприёмник в поисках интересной музыки, рассматривал гитару. Только через некоторое время я понял, что это был запах «косяков» и кавказской анаши. Этим увлекался только Кузя, что, как говорят, через несколько лет привело к его деградации и наркотической зависимости. Впрочем, человеческая и музыкальная судьба его никому до конца не известна. Морозов пил только сухое вино, а на Кавказе иногда ещё и араку (осетинский самодельный довольно крепкий напиток).
В следующий раз Юра должен был прилететь на Новый 1971 год. Нина его ждала и волновалась. Но из-за непогоды самолет, долетев до Ленинграда, повернул обратно и приземлился в Москве. Ребята добрались в Питер лишь 1 января!
24 января 1971 года наша семья покинула, как и все прочие жильцы, коммуналку на Почтамтской, переселившись в новую квартиру в Лигово. Я серьёзно занимался плаванием у известных тренеров Владимира Фёдоровича Китаева и Валентины Дмитриевны Брагиной. Время проходило в тренировках и поездках на соревнования. 1 марта на матче Москва-Ленинград, проходившем в Москве в бассейне «Динамо», я стал серебряным призёром и мастером спорта СССР, а 28 марта в Донецке стал чемпионом зимнего первенства СССР среди юношей. Тем не менее мысль о занятиях музыкой не оставляла меня. Юра приезжал к моей сестре, они переписывались и перезванивались. Несколько раз он присылал мне записи Битлов, CCR и Rare Earth.
И вот 27 апреля состоялась свадьба Юрия и Нины, на которой собралось множество родственников и людей, мне незнакомых. Юра и Нина выглядели блестяще! Юра был в чёрном костюме с воротником стоечкой, как у Битлов, Нина в белом укороченном платье — как Бриджит Бардо. Юра и Кузя (в своём белом костюме) после официальной части устроили концерт и покорили своим откровенным и заводным исполнением битловских песен.
Лето 1971 года прошло в Александрии, в странствованиях по парку и побережью залива. Мы очень сдружились с Юрой, и его неуёмное стремление творить музыку захватило меня. Мы часто фантазировали и мечтали, что у нас будет своя студия, хорошие инструменты и т. п. Начались мои робкие попытки звукоизвлечения на гитаре. И через пару месяцев я мог сыграть простые вещи. Юра довольно терпеливо занимался со мной, но и я учеником был далеко не бездарным. Уже играл на фортепиано и освоил ГДР- овскую губную гармошку. Мы уходили втроём на берег залива и долго музицировали. Потом я и флейту освоил.
Осенью в Питере Юра стал записываться наложением, я иногда помогал. 1972–1973 гг. принесли новый всплеск творческой фантазии и совместной работы над многими песнями, оформленными позднее в сборники и диски. Началась работа над «Вишнёвым садом Джими Хендрикса». Это название появилось как шутка. Сидели, говорили что-то про Чехова, вспомнили «Вишнёвый сад». Июнь, кажется, был и всё цвело вокруг. Герои Чехова не играли на «Фендерах», и вишнёвый сад почему-то вырубили! Вот Хендрикс этого бы не сделал! И «Маха-вишня» тоже. Жаль, Хендрикса нет уже — пусть будет «Вишнёвый сад Джими Хендрикса»! И цветёт всегда! Я иногда пропускал занятия в институте, так как в утренние и дневные часы
