понятия литы. Когда даякские женщины исполняют танец войны, они фактически пользуются магическим суждением, которое воплощено в мыслительной схеме обобщения, включающего и идею маны. Фактически этот танец есть способ соучастия в войне, который мыслят и ощущают как полноправное сотрудничество. Для этих женщин не существует ни расстояния, ни времени; они находятся на поле битвы. Опытные формы идеи причинности больше не имеют для них значения, они принимают в расчет только принцип магической причинности. Их сознание поглощено ощущением собственного могущества и бессилия вещей до такой степени, что любой неудавшийся опыт объясняется ими влиянием обладающих той же природой проти-220
водействующих сил. Чувства этих женщин подчинены ощущению своего бытия как группы жен, ощущению той социальной связи, которая связывает их с воинами, ощущению, выражающемуся в форме представлений о собственной силе и о связи этой силы с силой их мужчин. Все, что можем разглядеть в их намерениях, согласуется с уже рассмотренными характеристиками маны. Можно было бы сказать, что эти женщины находятся во власти моноидеизма, тяготеющего к представлению, подобному идее маны, или, другими словами, их идеи, намерения и действия упорядочиваются в соответствии с категорией мана. Напротив, нет и намека на то, что в уме у них актуализовано то отчетливое представление о священном, которое является надежным признаком религиозного состояния.
По правде говоря, идея маны нам не кажется более магической, нежели религиозной. Но поскольку мы считаем ее порождающей идеей магии (ведь описываемые нами факты более всего ей соответствуют), мы убеждены что имеем перед собой истоки магии. Мы думаем, однако, что они же являются истоками и для религии. В другом исследовании мы надеемся показать, что магия и религия происходят из общего источника. Выше было показано, как магия в своих истоках связана с коллективными состояниями аффекта; тем самым оказывается возможным подтвердить уже выдвинутую нами гипотезу относительно религии. Рассмотренные нами действия встречаются не только в малайско-полинезийском мире и Океании. Они универсальны. Эти коллективные обряды, свидетельствующие о существовании магической солидарности семьи или группы, можно найти и в Европе. Мы сами их наблюдали. Например, во многих местностях Франции женщина совершает ритуальное очищение в то же время, что и ее муж. Но там это не более, чем свидетельство былого. Они являются лишь слабым выражением существования настоящей солидарности в мыслях и чувствах между индивидами, одновременно совершающими такого рода ритуалы. Что касается магических собраний, то они обладают универсальным характером и нигде, без сомнения, собравшиеся не остаются инертными зрителями. Собрания подобного рода и производимые ими чувства запечатлены в нетерпеливом любопытстве зевак, толпящихся на ярмарках вокруг шарлатанов, продающих панацеи от всех бед. Но то малое, что нам известно об этих фактах, кажется, подтверждает большинство наших заключений, рассмотрение которых в деталях на примере какой-либо отдельной магии, по-видимому, докажет однажды их правомерность. Мы глубоко убеждены, что в основании всех проявлений некоторой системы магии можно обнаружить определенное состояние группы, причем магия либо заимствовала эти проявления у древней или чужой религии, либо они сформировались на почве самой магии.
В продолжение всей своей истории магия провоцировала коллективное состояние обострения
чувств, откуда она черпает поддержку и обнов-
221
ление. Средневековые эпидемии колдовства служат одним из лучших подтверждений того чрезмерного возбуждения в обществе, которое вызывала магия. Если Инквизиция сжигала больше колдунов, чем их было на самом деле, то она тем самым их и создавала; каждому внушалась идея магии, и она непреодолимо притягивала людей. С невообразимой быстротой происходило обращение масс в эту веру. С другой стороны, в материалах колдовских процессов встречаются упоминания о чародеях, разыскивающих, договаривающихся,
вербующих новообращенных и единомышленников. Они проявляют инициативу, только когда объединены в группу. Нужно, по меньшей мере, двое, чтобы рискнуть совершить сомнительный опыт. В единстве они осознают оберегающую их тайну. В истории колдуньи Марии-Анны де Ла Виль, осужденной в 1711 году, мы узнаем, до какой степени вращавшиеся вокруг нее искатели сокровищ поддерживали веру друг друга, заражая друг друга своим возбужденным состоянием. Но такая обширная магическая группа не могла сама себя удовлетворить. После каждого разочарования нужно было заново обретать надежду, которую приносили с собой новые члены. Так же и маг из Мулена, о котором мы уже говорили, столяр Жан Мишель обрел уверенность, столкнувшись с верой своего судьи, и пошел на признания исключительно из удовольствия поговорить о магии.
Таким образом, маг получает постоянную поддержку извне. Магические верования, столь явственные кое-где и в нашем обществе и еще век тому назад распространенные повсеместно, являют собой наиболее живые и реальные указания на состояние коллективного беспокойства и обостренной чувствительности, в которой обитают все эти туманные идеи, надежды и напрасные страхи, которые воплощаются в то, что осталось от категории маны. В обществ существует неисчерпаемый ресурс, не имеющий четких очертаний магии, из которого сам маг черпает и которым сознательно пользуется. Все происхоит так, как если бы общество формировало вокруг мага некий магический конклав. Благодаря этому маг живет в особой атмосфере, которая повсюду его сопровождает. Как бы ни отрывался маг от века, в котором живет, он не ощущает себя полностью от него отделенным. Его индивидуальное сознание оказывается основательно искажено этим ощущением. В той мере, в какой он является магом, он не является самим собой. Размышляя о своем состоянии, он приходит к выводу, что его магические силы ему самому чужды, но он имеет к ним доступ и является их хранителем. Ведь без магических сил его личное знание оказывается бесполезным. Просперо не хозяин Ариэля, его магической силы; но когда он освободил его из дерева, в котором он был заточен ведьмой Сикоракс, то временно и на определенных условиях получил его магическую силу. Вернув Ариэля на свободу, в природу и мир, он стал всего лишь человеком и смог сжечь свои книги. 222
Now my charms are all o'erthrown And what strength I have's mine own; Which is most faint...101 Магия на протяжении всей истории своего существования помнит о своем социальном происхождении. Каждый из ее элементов, действующих лиц, обрядов, каждое представление не только воспроизводит память об этих древних первобытных коллективных состояниях, но также позволяет их воспроизводить в ослабленной форме. Общество постоянно, если можно так выразиться, посвящает в маги новичков, участвует в обрядах, слушает новые истории, которые всегда одни и те же. Будучи постоянно прерываемо, создание магии обществом тем не менее сохраняет преемственность. В общественной жизни, не прекращаясь, воспроизводятся эмоции, ощущения, импульсы, из которых и вышло понятие маны. Привычный ход жизни без конца нарушают угрожающие порядку вещей засуха, изобилие, болезнь, смерть, война, падение метеоритов, необычные камни, отклоняющиеся от нормы личности и т. д. При каждом таком столкновении, каждом неординарном явлении общество сомневается, ищет, ожидает. Сам Амбруаз Паре верил в универсальные свойства камня Безоар, который император Рудольф унаследовал от португальского короля. Именно такой образ относит все отклоняющееся от нормы к мана, иными словами, к магическому или к продуктам магии. С другой стороны, все магическое действенно, потому что ожидание всей группы придает образам, этим ожиданиям порождаемым и преследуемым, галлюцинаторную реальность. В некоторых обществах мы видели, что покинутый магом больной умирает. Мы видим его также излечившимся через веру и доверие - таково влияние, которое может оказать коллективное внушение в рамках традиции. Мир магического наполнен ожиданиями, переходящими из поколения в поколение, устойчивыми иллюзиями, надеждами, реализованными в магических рецептах. Вот и все, что лежит в основании магии, но именно это придает ей статус объективного существования куда в большей степени, чем если бы магия являлась лишь вереницей ложных индивидуальных идей, примитивной и ошибочной наукой. Однако на этом фоне социальных явлений заметно, что с того момента, как магия отделилась от религии, магия проявляется в сфере индивидуальной. Обнаружив социальные явления в
основе магии, которую мы сначала определили через ее индивидуалистический характер, мы свободно можем теперь вновь обратиться к рассмотрению этого
101 _
Букв.:
Теперь все мои чары разрушены,
и лишь мои собственные силы мне остались,
слабейшие из всех... - [англ.].
