ситуациях отсиживалась за спиной младшей сестры.
— Мои бывшие жены — большей частью старухи. Вздорные, больные старухи. Дети не ладят между собой. На роль арбитра не годится никто. А мне крайне нужен человек волевой, честный, целеустремленный. Такой как ты, Ирина…
Казалось, глаза Осина смотрят Ирине прямо в душу. В самые потаенные уголки, где скрываются, спрятанные от самой себя: зависть к сестре; презрение к глупой неумехе, не совладавшей с бабьей кликой; упустившей из рук богатство, связи, карьеру.
Хромая докторша Ира не составляла загадки Виктору Викторовичу Осину. Он умел читать в человеческих душах.
— Я располагаю определенными средствами, и не хотел бы, что б семья моя нуждалась. Однако в силу разных причин документально оформить многие моменты невозможно. Ситуация слишком сложна и станет еще хуже после моей кончины. Особенно для Пети. Конечно, мальчика не выбросят на улицу. Не лишат куска хлеба. Но соблюдать его интересы никто не будет. Когда дело касается денег, люди теряют совесть и честь.
Ирина вежливо кивнула. Даже изобразила участие на лице. Племянника она видела трижды. Красная сморщенная рожица, перекошенный череп, тоненькие, как червячки пальчики…мальчик будил в душе страх…такой поганенький…
— Я оформил завещание, где отписал равные части всем детям. Но некоторое имущество не имеет пока материальной ценности…
Профессор тщательно подбирал слова. Излишняя откровенность могла стоить жизни или свободы.
За годы работы Осин сделал много изобретений и накопил на Родину немало обид. Поэтому по зрелому размышлению решил не дарить последней плоды своих трудов, а оформить патенты за границей и заработать на этом деньги. Виктор Викторович прозондировал почву у немецких юристов по основным вопросам международного авторского права. Те порекомендовали обратиться к австрийским коллегам (Австрия находилась тогда под контролем союзных армий, не советских!) и заручиться согласием правоприемника. Его и искал Осин в лице Ирины.
Кроме того существовала еще одна проблема. Профессор Осин не хотел терять Отрадное. Ранее собственный, ныне казенный, шикарный по советским меркам загородный особняк, в 1922 году был национализирован в пользу госпиталя. В 1923 дом удалось вернуть, взяв в долгосрочную аренду. Среди прочих, в договоре имелся пункт: после смерти профессора права на дом переходят к его вдове, а по ее кончине семья долна освободить особняк. Чтобы семейство продолжало как можно дольше наслаждаться комфортом, Осину требовалась молодая и здоровая вдова.
— Если одна из вас возглавит семейство и будет вершить дела по справедливости, другая получит двадцать пять тысяч единовременно и по пять тысяч каждый год, пока Пете не исполнится восемнадцать лет.
В 1945 году двадцать пять тысяч рублей на Московском вещевом рынке стоила хорошая котиковая шуба. В южном селе за двадцать пять рублей можно было купить литр вина.
— Что значит по справедливости? — произнесла Ирина и снова сжала губы в напряженную складку.
— Об этом позднее. Сейчас я жду принципиального согласия. С кем из вас лучше вести дело? Верочка, тебе первое слово. Супруга все-таки.
— Со мной! — сказала Ирина и пристукнула ладонью по столу. Жалобно вздрогнула посуда, звякнула в чашке серебряная ложечка. — Только в качестве кого я появлюсь в вашем доме?
— Отлично, — усмехнулся Осин. Ирочка Татарцева устраивала его гораздо больше Веры.
— Но… — попробовала возразить та. Секунду назад она собиралась отказаться. Сейчас растерянно взирала на сестру.
— В качестве жены.
— А я как же? — Вера уже чувствовала себя обделенной.
— Разведемся.
— Но..
— Верочка, милая, извини за прямоту, ты не справишься. — Ира попыталась приободрить сестру. У той жалобно дрожали губы, словно предложением своим коварный муж разбил ее сердце. — К тому же в качестве жены Виктора Викторовича тебе пришлось бы от многого отказаться…
Более деликатно намекнуть об издержках «подмоченной» репутации было невозможно. Осин похвалил себя за прозорливость. Хромая Ира с истинной грацией обошла острый вопрос. Умница. Зато Вера заупрямилась, как последняя ослица.
— Никаких разводов!
Виктор Викторович не посмел настаивать. Оставил сестер разбираться самих. Попросил лишь не тянуть с решением и простился. Ненадолго, как оказалось. Через неделю Осину выпала внезапная оказия в Вену. Там армии-освободительницы собирали военных хирургов на конференцию.
Профессор тайно встретился с Ириной, обрисовал, как можно полнее ситуацию:
— Я хочу оформить патенты. На них уже есть спрос, так что в течение ряда лет я или мои наследники смогут получать приличные деньги. Однако, — Осин открыл, наконец, карты, — подобная самодеятельность вряд ли понравится властям. Возможны неприятности. Думаю, дело не выйдет за рамки разговоров, я позаботился, чтобы последствия не были серьезными. Но предупредить я должен.
— Я не желаю рисковать, — ответила младшая Татарцева. И добавила, — бесплатно.
— Я учел это.
Они отправились в Австрию. Вместе, как муж и жена, подписали контракт.
Верочка получила двадцать пять тысяч и отбыла с капитаном в Сибирь. Про заграничные патенты она так никогда и не узнала.
В октябре 46-го Осин вернулся в Киев.
— Девочки, я не один, я с Верочкой! — перецеловавшись с бывшими супругами, объявил Виктор Викторович.
Из недр вагона появилась светловолосая дама в черном строгом платье с чернобуркой на плечах.
— И не изменилась ни капельки! Зачем ты притащил ее опять?! — возмутилась жена № 3.
— Виктор, прости, я забыла кто эта старуха? — блондинка повернула, украшенную перманентом головку к профессору. — Твоя матушка? Неужели она еще жива?
Третья Осина поперхнулась от возмущения.
— Нахалка, — прошипела зло.
— Спасибо, мои милые. — Дама собрала у растерянных женщин цветы, предназначенные Виктору Викторовичу; ласковым взглядом пересчитала будущих врагинь. — Я тоже рада видеть вас.
Припадая на одну ногу, она направилась к выходу с вокзала. Остальным пришлось следовать за ней.
— Калека, — полетело в спину, как плевок.
Дама обернулась.
— Я между прочим с войны вернулась, не с курорта. И если кому-то не нравится моя хромота, прошу сказать об этом в глаза, а не шушукаться трусливо за спиной. Вопросы есть?
Старухи молчали, таили злобу и не думали сдаваться…
— Неужели никто не заметил подмены? — спросил Виктор.
— Верочку забыли, — ответила Вера Васильевна. — К тому же мы были очень похожи. Прочие нестыковки списала война.
— Как же тогда Игорек раскопал старую историю?
— Не знаю. Но спасибо ему за это большое. С легким сердцем в гроб лягу.
Виктор изобразил возмущение.
— А я с легким карманом тебя провожу в последний путь?
Старуха скептично фыркнула.
— Не заводись, милый. Рассуди сам: любое мое распоряжение Игорь с Людой немедленно бы оспорили.
