Спрашивают: «Ты боишься, что, узнав плохое, я разлюблю тебя?»
Отвечаешь: «Возможно» и ожидаешь уверений: нет, не разлюблю.
Ожидаешь клятв, обещаний, зароков. Получаешь указание: не бойся…
Круглов горько вздохнул. Мало женщинам властвовать над мужскими телами и умами, желаниями и волей. Они лезут в душу. Взламывают замки и запоры, забираются в щели и норы, утверждаются силой и хитростью. Зачем? Зачем им душа? Зачем Лере его правда? Неужели своей не хватает? Из чужой правды кафтан не сошьешь и суп не сваришь. К ране чужую правду не приложишь. Подружке до получки не одолжишь. Зачем тогда насиловать человека, выворачивать на изнанку, ломать устоявшееся представление о жизни?
— Ты хоть понимаешь, что мне надо привыкнуть к тебе? Я тебя боюсь, любви твоей боюсь, своей любви боюсь до ужаса, боюсь тебя потерять… — попробовал он обосновать свое молчание. И почувствовал, как от каждого «боюсь» Лера в его объятиях замирает от счастья.
— Спи, моя хорошая. Спи, моя милая… — сказал Круглов нежно, он готов был сто раз сказать «боюсь», чтобы сто раз почувствовать ее восторг.
«С каким презрением Круглов тогда на меня смотрел…» — Осин поджал губы и произнес сердито:
— Каждый должен заниматься своим делом. За глупость и самоуверенность приходится платить. Я потратил на самодеятельность полтысячи баксов, но так ничего и не выяснил.
«Я не желаю быть посмешищем, — думал Осин сердито. — Я не позволю всякой шушере издеваться над собой. Я достоин того, чтобы обо мне позаботился лучший в городе адвокат».
— Дай-ка, я еще разочек взгляну на портрет! — Глеб Михайлович потянулся к рисунку, на котором был изображен Дмитрий. Посмотрел внимательно. Сначала через очки, после — без них, отодвинув листок на расстояние вытянутой руки.
— Ты точно не знаешь его?
— Нет. Уверен в этом на сто процентов, — заметил Виктор.
— Тем ни менее он вас искренне ненавидит, — поддел Глеб.
— По мнению уголовника Круглова Дмитрий изображает ненависть. Он скрывает от причину мести, ничего не делает сам, скупо и вымерено платит за работу. Такой подход свойственен посреднику, а не человеку, одолеваемому страстями.
— Люди — разные. Но определенная логика в этом есть, — согласился Глеб Михайлович. — Твой уголовник — умный парень.
— Я тоже так думаю, — не промолчал Глеб.
— Мне кажется, и Круглов разделяет это мнение, что Дмитрий — еще один наемник. А вот наниматель его, уже действительно, близкий мне человек. Судя по прицельной меткости ударов, он либо член семьи, либо вхож в нее. В крайнем случае, очень хорошо знаком с кем-то из родных или друзей.
— Кого же мы включим в почетный список? — Глеб приготовился записывать.
— Галина, Роман, Игорь, Люда, Круль, Нина, — выдал давнюю заготовку Осин.
— А Вера Васильевна и я? — поинтересовался Глеб Михайлович. — Для полноты картины.
Осин пожал плечами:
— Бабушка не стала бы тратить на меня время и силы.
Старый Полищук невозмутимо напомнил:
— Но вы разочаровали бедную женщину.
— Нельзя разочаровать того, кто не был очарован, — сказал Виктор. — Бабка меня терпела и только. По большому счету мы с ней квиты. Она проиграла свою битву за отца. Я — за нее. Баш на баш. Не дружественная ничья.
Старый Полищук неохотно кивнул:
— Твоя проницательность делает тебе честь. Петр, единственный, не подчинился Вере. И совершенно напрасно. Мог прожить долгую и хорошую жизнь. Вера желала ему только добра.
— Добрыми намерениями вымощена дорога в ад.
Глеб Михайлович меряя Виктора осуждающим взглядом, уверил:
— К твоему аду Вера Васильевна отношения не имеет. Хотя бы потому, что не стала бы требовать денег. На том свете сто тысяч ей ни к чему. А на этом она дама обеспеченная.
— Я исключил кандидатуру бабушки. Она бы не снизошла до мести. Захоти она меня наказать — прогнала к чертовой матери и весь сказ.
— Следующая кандидатура — я! — Глеб Михайлович скромно опустил очи долу.
— У вас нет достойного мотива для мести, — сказал Виктор. — Вы меня, конечно, недолюбливаете. Но не до такой степени, чтобы тратить на меня свое дорогое время. К тому же, с вашим деятельным характером заводить двухлетнюю канитель…сомневаюсь. Вдобавок между нами нет личных отношений и, следовательно, нет повода для серьезного конфликта. Для столь изощренной мести мы недостаточно близки.
— Спорить не буду. В чем-то ты прав. Хорошо, а чем Круль — не наш мистер X?
— У Андрея есть повод и желание. Он бы с удовольствием подставил мне ножку. Однако он патологически нерешителен, не обладает даже десятой доли фантазии, которую проявил мой враг и пожалел бы деньги, необходимые для организации процесса.
— Нина Круль?
— О, Нинель — дама буйного темперамента, редкая выдумщица и известная интриганка. Но она вечно сидит без денег. Круль даже продукты покупает сам. При всем желании Нина не потратила бы на меня тысячи долларов. Для нее это нереальная сумма.
— Роман Алеексев?
— Этот с радостью бы уничтожил меня, при условии, что Галя ничего не узнает. В противном случае: если он окажется подлецом, я — страдальцем, только Богу известно, что сотворит Галина. Бросится спасать меня или воспользуется возможностью и расквитается.
Глеб Полищук кивнул согласно и спросил.
— Как вы оцениваете кандидатуру самой Галины Леонидовны?
Осин отрицательно покачал головой. Его пальцы нервно теребили край свитера.
— Ни как. Галка многое от меня вытерпела, и все же я уверен: она меня любит, и вредить исподтишка не станет.
— Игорь и Людмила Осины вас тоже любят?
— Нет. Я им как бельмо на глазу. Паршивая овца в элитном стаде. Но зачем усугублять положение и делать из разгильдяя и бабника параноика и психопата? Нам ведь придется жить в одном доме. Делить кров. Терпеть друг друга. Игорь и Люда реально заинтересованы в моем адекватном поведении.
Глеб довольно потер руки:
— Вы оправдали всех подозреваемых.
— Да… — уныло согласился Виктор. — Мне ближе мысль, что это чужой человек.
— Давайте, не будем идти на поводу у эмоций, а будем рассуждать разумно, — призвал Глеб Михайлович.
— Для этого я и нанимаю вас. Сам я не могу справиться с ситуацией и собой. Я боюсь. Я устал от боли и потерь. Я хочу покоя… — Кровь бросилась Виктору в лицо. На какую-то секунду он потерял самообладание.
Полищук выбрался из-за стола, прошелся по кабинету:
— Возьми себя в руки. Успокойся. В утешение могу тебе сказать, я проанализировал ситуацию, тебе больше нечего бояться. Ты потерял практически все, что имел. Значит, у преступника больше нет целей. Он в тупике.
Виктор рассмеялся нервно:
— Глеб Михайлович, вы не перепутали? Это я в тупике!
— Да, тебя загнали в тупик. Но в тупике и преследователь. Если тебе нечего терять, ему нечего отбирать.
— А Даша?
