Если бы фантастическая повесть…
И это апрель! Хмуро, как вечером. Промозглый ветер, пахнущий снегом, словно сейчас поздняя осень. В небе сухими листьями летают обертки от мороженого. Кучи на газонах, прелая листва пополам с собачьим дерьмом — дворники всю неделю чесали траву граблями. Я поёжился. Холодно! От главного корпуса ДК до библиотеки, где ютится в торце самодеятельный театр, идти минуты три. Театр уж лет пять как выселили из основного корпуса, сдав его помещения под какой-то офис. А эти артисты по привычке через парк в костюмах бегают. Ладно хоть Надюху заставил куртку накинуть. А сам погорячился — уши под фуражкой мёрзнут, капюшона у гимнастёрки нету. Поддался на уговоры помелькать в массовке в начале спектакля. С режиссёром ихним повздорил — гимнастёрки-то у артистов без знаков различия, с петельками от снятых погон. Не Красная Армия, а банда Махно. А он сказал мне «Вот зануда!», шутя типа, и весь коллектив целый час мастерил петлицы и шевроны.
Режиссёр у них — человек увлеченный. Лучше сказать — блаженный. Тридцать лет ведёт театральный кружок «от пяти до „без памяти“». Вечно у него в постановке три-четыре спектакля, на премьеры которых ходят почти исключительно лишь родственники юных артистов. Самодеятельный театр — своего рода секта, параллельный мир. Нет, это не худший вариант для увлечения. Но сам я к этому «лицедейству» отношусь скептически, без всякого энтузиазма. А моя половина до сих пор норовит поучаствовать в постановках, да и меня ещё привлечь, как сегодня. У ней-то тут подруги юности, общение, а там на сервере, «красные» упорно пытаются одолеть «синих». Утром была сплошная мясорубка, меня сбили на «Пешке», а сейчас наверняка не достанется ничего лучше «ишачка». Как спектакль-то называется? Забыл, надо же… Пусть играют, я сейчас переоденусь — и домой. Вон ворона, словно «Штука», валится на крыло и уходит в пике, в гущу ветвей… Я проводил ворону взглядом. И едва не столкнулся с какой-то белобрысой девчонкой, внезапно возникшей на тропинке. Театралы, блин, носятся как угорелые. Девчонка, что странно, не полетела пулей дальше, а словно пьяная шагнула к дереву и прильнула щекой к шершавой коре. Худющая, бледная, коротко стриженая. В театре раньше вроде бы не видел. А почему в чёрном трико, как в пантомиме? Все кости видать. Да что это с ней? Надулась пива, выделываясь перед подружками, и окосела. Нет, нельзя так про людей думать. А то случится вот так приступ у старика, упадёт на улице, а прохожие будут брезгливо обходить его, думая что алкаш. Я шагнул к девочке, нерешительно тронул за плечо — «Э-эй, что с тобой?».
Девчонка с усилием открыла глаза и медленно подняла взгляд. Видно, что ей было очень плохо. Но увидев того, кто оказался перед ней, она вдруг радостно выдохнула — «Товарищ лейтенант!»… И заревела в три ручья.
Я не растерялся, строго так, и сурово произнёс: «Отставить истерику!».
Как ни странно, эта фраза возымела действие. Девчонка сжала губы, ещё раз всхлипнула, попыталась встать прямо, и каким-то глухим голосом произнесла:
— Товарищ лейтенант. Я имею при себе информацию… сведения государственной важности. Надо срочно сообщить…
— Куда? — оторопело переспросил я.
— В Москву… — она пошатнулась и снова прислонилась к дереву.
— Что с тобой?
— Пить… — слабо произнесла девчонка, сползая по стволу.
Я подхватил её за плечи и практически потащил к дверям театра. Ноги её заплетались, голова бессильно валилась набок. Как назло, в театре не было никого. Все ушли на премьеру. А, ключ-то в кармане, не забыть потом занести. Усадив болезную в кресло, кинулся в другую комнату, за аптечкой. Там должен быть нашатырь. Резкий запах привел девчонку в чувство. Я подал ей граненый реквизитный стакан с холодной водой. Девчонка залпом осушила его, и попросила ещё. Я шагнул к столу, набулькал из запотевшего графина охлаждённой. Предприятие в прошлом году расщедрилось на несколько кулеров для ДК, однако самодеятельному театру кулера не досталось, и юные артисты с графинами из реквизита бегали по воду в библиотеку.
— Пей потихоньку, горло застудишь… Так что ж такое с тобой, ты можешь сказать?
— Последствия… переброса. Сейчас, наверное, пройдёт… Товарищ лейтенант, это срочно, у меня сведения, особо важные, оборонного значения… Вы должны напрямую… доложить… командиру… командующему… нет, наркому…
— Какому наркому?
Надо же, я думал, нынешние школьники и слов таких-то не знают. Ох, как её колбасит, бедную. Глаза мутнеют. Не упала бы снова в обморок. Я полез в карман за телефоном, надо скорую вызывать.
— Наркому… внутренних дел… или нет… государственной… безопасности… Ну что вы сидите?! От вас… двадцать семь… вся страна… судьба Родины зависит! — она уже едва не плакала. Что ей надо от лейтенанта РККА, и разве не видно, что я ряженый? А она вдруг встряхнула головой и спросила отрывисто:
— Товарищ лейтенант… войны… ещё… нет?
— Какой войны?
— Мировой…
— Да нет вроде….
— Долетела… — девчонка закрыла глаза и молча заплакала. Где же телефон? Наверное, в куртке. Я пошел в другую комнату, к вешалке.
— Не вставай, я «Скорую» сейчас вызову…
— Не надо «Скорую». У меня с собой есть… противошок.
Я обернулся. Девчонка достала из кармашка шприц-тюбик, похожий на тот, что из армейской аптечки, закатала рукав, и воткнула иглу себе в предплечье. Я обалдел. Она что, промедолом ширяется? Хохотать начнёт, по полу валяться. Вот и телефон. Как же у скорой короткий номер? Хоть в справочную звони.
— Товарищ лейтенант, это что, полковой клуб?
— Нет. Батальонный…
Вроде бы в себя приходит. По сторонам озирается. А в этой комнате — реквизит, шинель на гвозде, бюст юного Ильича, который переселили сюда из той же библиотеки.
— Товарищ лейтенант. Вы мне наверное не поверите. Но всё, что я вам скажу — страшная тайна. Это должно быть абсолютно секретно. Государственная тайна, понимаете? Если вы сомневаетесь, я могу вам рассказать, кое-что. И показать. Но вы обязаны хранить всю информацию в строгом секрете.
Мне вдруг стало весело. Со стороны это похоже на пародийную пьесу про попаданцев. Сдержав ухмылку, я кивнул.
— Тогда посмотрите внимательно на мою одежду.
Я посмотрел. Нет, это не театральное трико. На ней комбез эластиковый, типа лыжного. Ну да, редко ходят по улице в горнолыжном эластике. Это именно горнолыжный — вон наколенники, налокотники и прочие протекторы проступают. Странная расцветка только — типа милитари. Камуфляж то есть. Но…
— Кажется, он был чёрный?
— Да. Вы заметили? У вас такого материала ещё нет.
Вообще-то я читал про японские горнолыжные комбезы, которые меняют цвет в зависимости от температуры воздуха. Поэтому не сильно удивился.
— И вот ещё… — нахмурившись, девочка вытащила из кармашка на поясе мобильник. А может, КПК или mp3-плеер. Экран сенсорный, дюйма четыре, марка не пойми какая, тоненький.
— Вы знаете, что такое телевизор?
— Ну, в общих чертах, да.
Она повернула экран ко мне.
«…акое телевизор?
— Ну, в общих чертах, да.» — взгляд поверх камеры пришёлся к месту, прямо кадр из фильма.
— Цветной? — я делано удивился.
— Да. Но знайте — вы никому не должны про это рассказывать. Это не только телевизор, а ещё и
