В другой раз царский казнохранитель, с раздражением в голосе, обратился к преп. Максиму:
'- Христианин ли ты? Старец отвечал:
- По благодати Христа, Бога всяческих, я - христианин.
Казнохранитель исполнился гнева и сказал:
- Ты говоришь неправду.
Святой отвечал:
- Ты говоришь, что я не христианин, а Бог говорит, что я неизменно пребываю христианином'{430}.
На другой день преподобному был предложен вопрос:
'- Скажи нам, авва, какую беседу вел ты в Африке и в Риме с Пирром и какими доводами убедил ты его отказаться от его собственного догмата и принять твой догмат?'{431}
Ответив на него, преп. Максим в заключение прибавил:
'- Я никакого собственного догмата не имею, а только общий всей кафолической Церкви; я не внес в свое исповедание ни одного нового слова, по которому оно могло бы называться моим собственным.
Затем посланные спросили его:
- Что же ты не вступишь в общение с Константинопольским престолом?
- Нет, - ответил святой.
- Почему же? - спросили они.
- Потому, - ответил святой, - что предстоятели сей церкви отвергли постановления четырех святых соборов, приняв за правило 'девять глав', изданных в Александрии{432} , а затем приняли экфесис, составленный Сергием, Константинопольским патриархом, и, наконец, типос, в недавнее время обнародованный. С другой стороны, все, утвержденное в экфесисе, они отвергли в типосе и много раз сами себя отлучили от Церкви и изобличили в неправомыслии. Мало того, сами себя отлучив от Церкви, они низложены и лишены священства на поместном соборе, бывшем недавно в Риме. Какое же тайнодействие они могут совершать? Или какой Дух снизойдет на тех, которые ими рукополагаются?
- Значит, ты один спасешься, - возразили ему, - а все прочие погибнут?
Святой ответил на это:
- Когда все люди поклонялись в Вавилоне золотому истукану, три святые отрока никого не осуждали на погибель. Они не о том заботились, что делали другие, а только о самих себе, чтобы не отпасть от истинного благочестия (Дан.3). Точно также и Даниил, брошенный в ров, не осуждал никого из тех, которые, исполняя закон Дария, не хотели молиться Богу, а имел в виду свой долг и желал лучше умереть, чем согрешить и казниться пред своею совестью за преступление Закона Божия (Дан.14:31 и далее). И мне не дай Бог осуждать кого-либо или говорить, что я один спасусь. Однако же я соглашусь скорее умереть, чем, отступив в чем-либо от правой веры, терпеть муки совести.
- Но что ты будешь делать, - сказали ему посланные, - когда римляне соединятся с византийцами? Вчера ведь пришли из Рима два апокрисиария и завтра, в день воскресный, будут причащаться с патриархом Пречистых Таин.
Преподобный ответил:
- Если и вся вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним. Ибо я знаю из писаний святого апостола Павла, что Дух Святый предает анафеме даже Ангелов, если бы они стали благовествовать иначе, внося что-либо новое (Гал.1:8).
Тогда посланные спросили:
- Неужели совершенно необходимо исповедовать во Христе две воли и двоякого рода деятельность?
- Совершенно необходимо, - отвечал святой, - если мы хотим благочестиво мыслить, ибо никакое существо не лишено природной деятельности. Святые отцы ясно говорят, что ни одно существо не может ни существовать, ни быть познаваемым без сродного ему действования. Если этого нет и если естество не обнаруживается в действовании, то каким образом можно признавать Христа истинным Богом по естеству и истинным человеком? На это ему сказали:
- Мы видим, что это - истинная правда, однако, - не огорчай царя, который ради мира Церкви, составил типос не для того, чтобы отрицать что-либо из признаваемых во Христе свойств, но ради спокойствия Церкви, повелевая молчать о тех вещах, которые порождают разногласие.
Тогда человек Божий, простершись на земле, отвечал со слезами:
- Не следовало бы огорчаться доброму и боголюбивому царю по поводу моего недостоинства, ибо я не хочу прогневать Бога, умалчивая о том, что Он повелел признавать и исповедовать. Ибо если, по слову Божественного Апостола, Сам Он положил 'в Церкви первее апостолов, второе пророков, третие учителей'{433}, то ясно, что Сам Он и говорит чрез них. Из всего же Священного Писания, из творений святых учителей и из постановлений соборных мы научаемся, что воплотившийся Иисус Христос, Господь и Бог наш, имеет силу хотеть и действовать по Божеству и по человечеству. Ибо у Него вовсе нет недостатка в тех свойствах, по которым Он познается, как Бог или как человек, кроме греха. Если же Он совершен по обоим естествам и не лишен ничего, свойственного им, то поистине тот совершенно извращает тайну Его вочеловечения, кто не признает в Нем самого существа обоих естеств с соответствующими им свойствами, - естеств, чрез которые и в которых Он пребывает.
Когда святой изложил это и многое другое, пришедшие похвалили его мудрость и не нашли, что возразить ему. Сергий же[101] сказал:
- Один ты огорчаешь всех, - именно тем, что из-за тебя многие не хотят иметь общения со здешнею Церковью.
Преподобный Максим возразил:
- Но кто может утверждать, что я кому-нибудь повелевал не иметь общения с Византийскою церковью?
На это Сергий отвечал:
- То самое, что ты не сообщаешься с этою церковью, сильнее всего отвращает многих от общения с нею.
Человек Божий сказал на это:
- Нет ничего тягостнее и печальнее того состояния, когда совесть в чем-либо обличает нас, и нет ничего дороже спокойствия и одобрения совести'{434}.
Через неделю патриций Троил спрашивает преподобного:
'- Но разве ты не анафематствовал типоса?
Старец отвечал:
- Несколько раз уже я говорил, что анафематствовал.
- Но если ты, - сказал Троил, - анафематствовал 'типос', то, следовательно, и царя?
- Царя я не анафематствовал, - ответил преподобный, - а только хартию, ниспровергающую православную и церковную веру.
- Где же ты анафематствовал? - спросил Троил.
- На поместном соборе, в Риме, - отвечал святой Максим, - в церкви Спасителя и Пресвятой Богородицы.
Тогда обратился к нему председатель:
- Вступишь ли ты в общение с нашею церковью или нет?
- Нет, не вступлю, - отвечал святой'{435}.
Этими немногими выдержками из жития преп. Максима я и ограничусь. Предоставляя вам самим, мои дорогие, продумать все мысли св. Максима, высказанные им в вышеприведенных диалогах его с судьями и гонителями, я отмечу лишь некоторые из этих мыслей, существенно связанные с основной задачей моих последних (начиная с 11-го) писем.
Прежде всего вы видите, что преп. Максим, будучи простым иноком, совершенно не считается в религиозных спорах с авторитетом иерархии, как таковой, равно и с авторитетом государственной власти, власти христианского царя. Из жития видно, как это уже указано было мною раньше, что и римский папа Мартин не являлся в его глазах решающим дело авторитетом. Напротив, папа как бы опирался на св.
